Как бы то ни было, настал момент вылета. Утомительное заполнение документов в Шереметьево, несколько часов лёта и вот она — Великобритания, первоначально представшая перед нами в виде огромного аэропорта (кажется, Хитроу). Сказка стала былью… По дороге моя соседка, старшеклассница Дина, пыталась увлечь меня первым альбомом американской группы «Dead Kennedeys», но в то время тяжёлая музыка была для меня всё ещё слишком сильным впечатлением. Столкнувшись с более экстремальным человеком, чем я сам, я немного смутился.

Нас, как было тогда принято в подобных делегациях, распределили по английским семьям. В анкетах мы честно описали свои предпочтения, но о такой удаче невозможно было и мечтать: меня поселили в семью Дэвида Буша, дизайнера фирмы EMI и страстного поклонника музыки шестидесятых.

Они подошли ко мне вчетвером — Ричард с женой Линдой и двое детей, старший Макс и младший Дэйв. Англичане не знали, как вести себя с этими загадочными русскими, язык которых внезапно решил изучать старший сын (к этому времени Макс вполне сносно выговаривал слово «Здравствуй», но всё-таки предпочитал более лёгкое «привет», выговаривая его как английское «private»). Я уверенно шагнул вперёд и выдал заранее заготовленную фразу: «Здравствуйте, меня зовут Алексей, и я думаю, что переводчик нам не потребуется», чем смутил их ещё больше. Оказывается, они не ожидали, что русские так неплохо знают их язык и даже могут что-то на нём произносить. А я-то сначала подумал, что залепил какую-нибудь сумасшедшую ошибку в этой, в общем-то, немудрёной фразе…

Когда, едучи в машине, мы немного освоились, главный вопрос был решён чрезвычайно быстро. Я сказал, что люблю «Beatles» и английский рок вообще, а Ричард, найдя родную душу, пообещал, что за две недели покажет мне всё, что только можно откопать на эту тему в Лондоне.

Район Вест-Хэмпстед находится практически в центре Лондона рядом с усадьбой Хэмпстед-хит и совсем недалеко от легендарной Эбби-роуд; в Вест-Хэмпстед вела наземная ветка метро. Школа Хайгэйт Скул, которая позвала нас в гости, отличалась от прочих английских школ тщательно культивируемой творческой атмосферой. Особенно запомнилась огромных, практически зальных размеров мастерская, увешанная детскими рисунками и заставленная музыкальными инструментами. В школе были чрезвычайно популярны как спонтанные вспышки творчества, так и музыкальные факультативы. Мои новые друзья тоже туда ходили, но умели намного меньше моего (Макс играл на пианино, Джек на валторне), что не помешало нам тут же составить шуточный оркестр под названием «Dirty blues band».

Аудиокассеты в то время в Москве не то были в дефиците, не то мы не знали, где их купить (большая часть моей фонотеки тогда была записана на кассетах BASF, привезённых дедом из Германии году этак в 1990-ом; несколько штук удалось приобрести на рынке в Кузьминках). Поэтому восторг перед первым же магазинчиком с тайванскими кассетами SONY, которые продавали едва ли не горстями, был неописуем. Купив сразу два десятка, я притащил их домой к Бушам и решил скопировать что-нибудь из обширной аудиоколлекции Ричарда. Чтобы предоставить мне возможность сделать это самостоятельно, Буш-старший тут же научил меня пользоваться техникой (кстати, очень недурно организованной: например, колонки были развешены по всему дому, и можно было их включать-выключать в той или иной комнате). Я с тоской вспомнил, как отец дома не подпускает меня к любой бытовой технике, боясь, что я случайно её испорчу…

Для начала Ричард сообщил, что из «Beatles» и «Rolling Stones» он для себя раз и навсегда выбрал «Rolling Stones», а потом поставил одну из поздних композиций «Byrds» «Chestnut Mare». Когда песня завершилась, Ричард взял с дивана акустическую гитару YAMAHA и повторил партию акустики с точностью до ноты. «Блин, неужто он так с каждой песней возится?» — удивился я и поставил копировать «Byrds» — пластинки «The best of» и «Younger than tommorow». После того, как эти альбомы были переписаны, я принялся за дело самостоятельно, лишь время от времени переспрашивая у Ричарда, что представляет собой та или иная группа.

Времени у меня было немного, и потому я решил двигаться по фонотеке максимально систематично. Первыми были записаны уже знакомые группы — всё, чего я не смог найти из их наследия в Москве. Это оказался сборник лучших песен «The Animals»; отличный блюзовый альбом «Rolling stones» «Beggars Banquet» и их же альбом «Their satanic majesties request» («Sticky fingers» и «Let it bleed» в то время мне показались слишком нудными); «The Doors» — одноимённый альбом, «Morisson Hotel» и «L.A. Woman» («Мелодия» слепила из этих трёх записей сборник лучших хитов, отчего многие достоинства этой группы поначалу оказалась от меня скрыты); сборник ранних песен Элвиса Пресли; несколько альбомов Боба Дилана, из которых наибольшее впечатление на меня произвёл «Nashville Skyline»; очаровательный диск Дэвида Боуи «Hunky Dory».

По неясным уже причинам я не стал копировать «Led Zeppelin», которые в Москве мне нравились чуть ли не больше всех тяжёлых блюзовых групп. Обошлось и без «Pink Floyd» — их записи можно было купить даже в Кузьминках и на Кузнецком мосту, где к тому времени я нашёл маленькую музыкальную палатку.

Дальше я начал отбирать для прослушивания пластинки, названия которых мне показались знакомыми; начались открытия — одно за другим. Постепенно я переписал Джона Ли Хукера, Би Би Кинга, Джеффа Бека, дебютный сольный альбом Лу Рида. Рекомендуемый Ричардом гитарист Рай Кудер мне не очень понравился; записанные было «ZZ Top» и Элис Купер были впоследствии быстро потёрты в Москве, «Hollies» с их юбилейным сборником тоже особого восторга не вызвали. Зато настоящим потрясением для меня оказался альбом «Velvet underground» «White Light/White heat», где Джон Кэйл читал под музыку рассказ Лу Рида о парне, отославшего себя по почте в посылке, и играл на альте со струнами от мандолины (получившийся скрежет не мог вырезать ни один звукооператор). Это был мой идеал бескомпромиссности в музыкальном минимализме.

— Тебе надо послушать панк-рок, — посоветовал мне Ричард и поставил песню «Ramones» «Teenage Lobotomy», — согласись, это почти рок-н-ролл?

Музыка и впрямь казалась необычной, драйвовой стилизацией под ранние 60-е. Особенно, конечно, позабавила обложка альбома «Rocket to Russia», на которой весёлые панки летели на ракете по направлению к СССР. Там же прилагался постер с текстами всех песен, который я не смог скопировать, зато запомнил наизусть исторический текст песни под названием «I Don’t Care». Полностью он выглядел так: «I don’t care about this world, I don’t care about this girl, I don’t care!» Не проникнуться новым для себя направлением я не мог, но из групп революции 70-х у Ричарда оказались лишь «Only ones» и «Damned», поздняя музыка которых была ближе скорее к готике, чем к панку.

В то же время, я бы не сказал, что благодаря фонотеке Буша мне удалось получить всестороннее музыкальное образование. Джазом в те времена я ещё не интересовался, классическое кантри у меня и по сей день вызывает скуку, а арт-рока и панка среди его пластинок было крайне мало (правда, на прощание он подарил мне первый альбом «Electric Light Orchestra» и пластинку Эрика Клэптона с изображением очень грустно глядящей вдаль собаки). Зато намного больше мне дало общение с моими английскими сверстниками.

Моя комната располагалась на одном из верхних этажей лондонского таун-хауса — там мы проводили вечера с Максом, Дэйвом и их друзьями-англичанами. Как-то мы поймали по радиоприёмнику какую-то из песен «Nirvana», в то время всё ещё неизвестных в России, но уже известных мне (я случайно купил их кассету, услышав по музыкальному телеканалу песню «Lithium»). Англичане тут же сбавили громкость, сообщив, к моему крайнему удивлению, что это очень неприличная группа и родители вряд ли будут довольны, если узнают, что дети от неё в восторге.

Вторым эпизодом, когда я столкнулся с явным запретом со стороны взрослых, был вопрос Макса, употребляю ли я наркотики. Я сначала не понял вопроса и полез в словарь, но, когда разобрался, что к чему, горячо сообщил, что отношусь к наркотикам очень плохо. В ответ Макс сказал, что он тоже против наркотиков, но ребята в его классе во главе с неким Норманом иногда тайком пьют алкоголь. Впрочем, по случаю приезда русских алкоголь на британских вечеринках был разрешён. Этим воспользовались английские девочки, более взрослые и ответственные, чем компания Нормана, и два «слабых звена» в нашей делегации — некто Рома и Саша. Через несколько дней эти же двое русских по пьяной лавочке умудрились искупаться прямо в одежде где-то на побережье Ла Манша недалеко от Брайтона, а потом несколько раз останавливали автобус по случаю внезапно подступившей тошноты.

Кстати, когда англичане нанесли ответный визит в Москву, их первый шок перед нашим выхинским гетто прошёл на удивление быстро. Вскоре они уже трогательно общались с местной «братвой», а за несколько дней до возвращения домой устроили в Кузьминском парке феерическую пьянку, посвящённую переезду одной из девочек из Лондона в Шеффилд. Заводила Норман, в итоге, заснул в автобусе и доехал от «Кузьминок» чуть ли не до Симоновского вала, благодаря чему не столько испугался сам, сколько привёл в ужас своих московских друзей.

Однажды захотел выпить пива и Ричард, после чего мы с ним поехали в клуб, который делили по одним дням панки, а по другим — любители кантри. В тот день выступала малоизвестная, но очень энергичная группа, играющая паб-рок в стиле ранних шестидесятых. Я купил их диск, но практически ни разу у меня не возникало желание его слушать. Где-то на подсознательном уровне я начал понимать, что эпоха шестидесятых покинула даже страну победивших «Beatles».

Наверное, нет смысла рассказывать все детали моего пребывания в Англии. С одной стороны, этой поездкой для меня закончилась эра битломании. С другой — возникло чёткое ощущение, что я ни за что не должен бросать музыку, сколь бы неблагоприятными ни были окружающие обстоятельства.