Вероятно, именно в этом месте стоит рассказать о моих университетских годах.
Моё обучение на психологическом факультете продолжалось с января 1996 года до середины 2003 года: после получения диплома в 2000 году чёрт меня дёрнул поступить в аспирантуру. Учился я неплохо, но неровно, и по нескольким предметам в дипломе у меня стоят тройки, хотя я сдал госэкзамены и защитил диплом на «отлично».
Начиная с первого же курса, я очень много прогуливал, сессии вгоняли меня в отчаяние, но высшее образование было плодом компромисса с родителями и средством избежать армии, от которой мне в 1998 году, правда, всё равно написали «откос» из-за слабого зрения. Не знаю, чего мне стоило закончить учёбу. Как это обычно и бывает, обучение вряд ли мне дало много конкретных практических знаний, но зато научило быстро изыскивать и системно обрабатывать нужную информацию. Это мне понравилось и впоследствии помогало осваивать при необходимости новые профессии, одну за другой.
За институтской партой я написал множество стихов, песен и первую неплохую повесть, которая много раз переписывалась и меняла название, пока наконец не стала именоваться «Вниз, по течению» (этот заголовок я позаимствовал из песни группы «Секрет», от себя добавив лишь запятую, придававшую, как мне казалось, уничижительный смысл обеим частям названия). Текст был неплохим по той причине, что состоял из описания реальных случаев — более или менее существенных для моей жизни. Кроме того, мне неплохо удались персонажи, обладавшие реальными прототипами. Но разрозненные байки никак не образовывали цельного сюжета, пока в 2005 году я не включил в текст повести свою собственную печальную love-story. Только тогда этот текст, на который я потратил десять лет, стал читаться по-настоящему хорошо.
Ко второму курсу (то есть к сентябрю 1996 года) моя университетская жизнь вошла в постоянный ритм. Постоянным фоном стали детские песни, доносящиеся из цирка на Цветном бульваре (он находился через дорогу от нас). Приходя на факультет, я тут же расчехлял гитару и орал рок-н-ролл в курилке на третьем этаже или вообще где придётся, прогуливая занятия. Слушали меня совершенно разные люди; с некоторыми, как с будущим директором книжного магазина «Гиперион» Ириной Овсянниковой, учившейся двумя курсами старше, я вторично пересекался уже много лет спустя. В тёплое время года к студенческой компании часто присоединялись местные алкоголики.
В это время Миша Рокитянский бросил учёбу, а ещё через несколько лет, когда я уже с ним не общался, погиб в автокатастрофе. Новых собратьев по музыкальной деятельности на факультете я не нашёл, но всё равно общался со множеством творческих людей, которые так или иначе оказали на меня позитивное влияние — и парней, и девушек (количество девчонок у нас, как и в любом педагогическом вузе, зашкаливало). Что говорить, — без этой прекрасной компании не было бы ни эпохального фестиваля в Ярославле, ни журнала «Чёрный петух», ни впоследствии появившейся газеты «Студенческий листок».
Большим событием для меня был университетский турслёт 1996 года, где впервые сложилась весёлая и дружная компания второкурсников и первокурсников, составившая основу команды нашего факультета. В результате впервые за всю историю факультета мы получили первое место на конкурсе песни МПГУ, который проводился в первый же день турслёта. Судей убедило хорошо срежессированное исполнение песни группы «Выход» со словами «мы просто ловим рыбу в мутной воде», приписываемыми якобы самому Фрейду, а также мои экзальтированные пляски у костра под эту песню. Грамота за первое место на конкурсе по праву досталась мне и до сих пор сохранилась, а спустя полтора десятка лет, я рассказал об этой истории самому автору песни, Сергею Селюнину. Впрочем, злые языки говаривали, что первое место мы получили из-за того, что филологический факультет опоздал на турслёт, биохим запил, а геофак недооценил силы соперника. Уже через месяц конкуренты отплатили нам сполна, поставив неадекватно низкие оценки на университетском КВН, где меня угораздило первый и последний раз попробовать себя в роли капитана факультетской команды. После этого фиаско наш курс больше ни разу ничего толком не делал вместе: сложно поверить, но мы были единственными лет за десять, кто не отмечал «экватор» — середину учёбы — мы просто забыли это сделать. Зато я продолжал общаться с более молодыми ребятами.
Из панковских чудачеств могу припомнить только одно — перформанс под названием «Белая голова». Как-то собравшись в кафе, мы (примерно два десятка студентов с разных курсов) обнаружили, что за окном — первый тёплый весенний день 1997 года. Высыпав на улицу, мы стали развлекаться, бегая и крича. Гела Хачиева и Надя Корешкова (соответственно, скрипачка и перкуссионистка «Происшествия») приставали к прохожим, с дурашливым видом спрашивая дорогу до Красной площади. Наконец мне пришла в голову совершенно идиотская идея. Марат Юничев, достав эластичный (!) бинт, полностью забинтовал мне голову — по всем правилам первой медицинской помощи, после чего я побрёл шатающейся походкой по Новому Арбату. Мои друзья носились вокруг с фотоаппаратами, тщательно фиксируя реакцию испуганных прохожих (особо трогательные фотографии были сделаны в аптеке возле кассы и в тех случаях, когда я просил у кого-нибудь закурить). Так мы добрели до «Баррикадной», привлекая внимание девушек и ментов.
Едва ли не самым главным событием во время моей учёбы стал пожар, случившийся на факультете в середине августа 1997 года. Рабочие, что-то сваривавшие в подвале, так удачно уронили искру, что правое крыло выгорело от подвала до крыши, а пожарные при тушении ещё и перебили все стёкла. Узнав о происшедшем из теленовостей, я помчался на факультет, но к тому времени помощь по разбору завалов уже не требовалась, и меня попросили провести ночь в здании, подменив ночного сторожа. О, я обожал такие приключения! Но именно в этот вечер я должен был играть на Арбате с Галкой, отменить встречу было невозможно. Зато можно было поехать на факультет после работы.
После выступления мы с Галкой потратили мелкие деньги на пиво, и меня, как обычно, потянуло на провокации. Зная Галину авантюрность, я сумел подбить её на совместную ночёвку на факультете, но поскольку это было, по сути, самоцелью, вечер мы провели бездарно — за употреблением алкоголя. Заснули мы там же, где сидели — на старом диванчике, среди пустых бутылок, целомудренно отвернувшись друг от друга. Удивление сменившего нас с утра дневного сторожа было безмерным — нас даже сначала чуть было не отвели в десятое отделение милиции, примыкавшее к зданию факультета. Впрочем, если бы это произошло, думаю, долго мы бы там не задержались — студенты часто наведывались в милицию в качестве понятых, и меня хорошо знали.
К осени факультету выделили деньги на ремонт, но их хватило только на покупку сорока метров проводки. Вскоре ударили первые холода, студентов разделили на три смены, и мы стали учиться по очереди, не имея ни малейшего представления о том, когда в здании появятся свет, отопление и канализация. Хуже всего приходилось ребятам, приходившим на факультет вечером: после наступления темноты каждый включал карманный фонарик. Впрочем, уже через год пострадавшее крыло частично удалось ввести в строй, и только канализация ещё долго давала сбои. Появившаяся осенью 1997 года анонимная панковская газета «Студенческий листок» (мы с друзьями печатали её тайком на факультетском ксероксе) подробно освещала ход ремонта, немилосердно ехидничая и матерясь.
Разумеется, учёба на факультете сопровождалась сочинением специальных алкоголических песен, из которых можно было при желании составить хоть целый альбом. Из лучших вспоминаются «Блюз перловской общаги», «Рот-фронт» и, пожалуй, наиболее удачная — «Пестеля, 25». Адрес был избран мной абстрактно, но впоследствии обрёл довольно забавные привязки к местности: в Москве, недалеко от Пестеля, 25 жила Аня Гришина, а в Петербурге по этому адресу оказалась расположена женская консультация. Текст был наигранно сентиментален и повествовал о любимом занятии — пьянке в подъезде:
Я захожу в знакомый подъезд,
Открывая вино на ходу ключом,
Когда-то ты мне говорила, что это — любовь,
А теперь — ни при чем.
Но я вернулся сюда не затем, чтоб искать друзей,
Я вернулся сюда, лишь потому что я здесь,
И я пришёл в твой старый дом на улице Пестеля, 25,
Убеждая себя, что теперь мне на все наплевать.
Потом всё закончилось. В 2001 году умерла замдекана Андреева — я не сомневаюсь, что её свёл в могилу ремонт здания. Умер старик-профессор Архангельский, умерла педагог Гусева. На факультете полностью поменялся руководящий и профессорский состав, а моя однокурсница Таня Сахарова стала замом декана по учебной части. В общем, спустя несколько лет от факультета педагогики и психологии осталось только помещение — да и то едва узнаваемое после ремонта.
Как-то в сентябре 2007 года я забрёл на факультет по дороге между гомеопатической аптекой и свежеоткрытой станцией метро «Трубная». Глядя по сторонам, я ходил никем не узнанный и вдруг столкнулся с бывшим деканом, Сластёниным. Он прошёл мимо, глядя в пол, мимо не замечающих его студентов. «Здрасьте, Виталий Александрович», — по привычке выпалил я. Не поднимая глаз, он продефилировал дальше. Я почувствовал себя шизофреником, общающимся с домовыми… Когда я спустился на первый этаж, ко мне подрулила девочка-студентка и весьма вежливо попросила разменять 50 рублей — ей не хватало мелких денег на кофе. Размена у меня не нашлось. «Сколько не хватает?», — спросил я. «Пять рублей». Я усмехнулся и протянул ей пятак. «Держи. В 1995 году на пять (тысяч, до деноминации) рублей можно было купить бутылку вина». Девочка поблагодарила и отправилась в кафе. Я почувствовал, что хоть в какой-то степени оправдался за одолженные и без жалости пропитые пятёрки в 1995-2000 гг…
В 2021 году я узнал из прессы, что, оказывается, на моём факультете вовсю процветала коррупция и защита «левых» диссертаций. Ни о чём об этом я не знал. И, наверное, хорошо, что я передумал защищаться — из-за того, что мне не хватило таланта написать даже никчёмную диссертацию.