После поездки в Кострому нам хотелось ещё приключений. Первым делом мы поехали с Лизой и Гусманом в Рязань. Эта поездка шла по обычному хипповскому сценарию: прогулка по исторической части города, знакомство на улице с местными тусовщиками, ночь у них в гостях. Хозяина звали Кузьма. Рязанские девушки над ним подтрунивали: «Кузенька, яхонтовый мой» (фраза из известного мультика про домовёнка Кузю). Наутро Гусман, наслушавшись рассказов о красотах местной природы, был убеждён в необходимости ехать вместе с рязанцами на какое-то озеро неподалёку, мы же с Лизой собрались в Коломну и оттуда домой. К несчастью, на выходе наши пакеты с едой оказались перепутаны: Гусману достался батон хлеба, а нам тушёнка и макароны. Это предопределило Мишин неуспех: проголодавшись, он быстро заскучал. У нас всё сложилось более причудливо. В Коломне, заблудившись, мы около часа шли к старинному храму по траве в рост человека, а потом выяснилось, что туда идёт автобус. Позже, на станции Конобеево, усталых, безденежных и голодных, нас поймали контролёры. Пришлось выходить из поезда и располагаться на вокзале — следующая электричка ожидалась нескоро. И вдруг, зайдя в пристанционные кусты, я увидел нереальное — несколько яблок и мелкие купюры, лежащие в траве. Этого скромного ресурса нам хватило на обратную дорогу. Вскоре в Москву прибыл и Миша.
Потом Лиза уехала работать педагогом в лагерь, а мы с Мишей решили попрактиковаться в езде «на собаках» (т.е. электричках) и отправились в Санкт-Петербург. Так как отъезд планировался довольно поздно, в 22.05, у нас была уйма времени и мы отправились на Арбат, где устроили стихийный перфоманс, приглашая всех прийти на наши концерт.
— А когда? — спрашивали люди.
— Да вот сейчас.
— А где?
— В Питере.
Желающих к нам присоединиться не нашлось, зато было весело.
В электричке оказалось много народу. Найдя в середине поезда свободные места, мы присели, в глубине души надеясь встретить каких-нибудь неформалов. Наши надежды оправдались: едва поезд тронулся, в дверях показался молодой парень с длинными волосами и в майке с надписью «DOORS». Оказалось, что парня зовут Слава Заяц, живёт он в Питере на Проспекте Просвещения, и в его доме периодически организуются квартирники таких музыкантов, как Сергей Селюнин. В Москву Слава ездил для того, чтобы закупиться на Горбушке. Едва мы успели выяснить эти детали, как в вагон зашли контролёры и предложили нам выйти из поезда. Мы не торопились, и контролёры перешли в следующий вагон. До Твери мы ехали спокойно, обсуждая музыкальные вкусы друг друга.
Электричка на Бологое следовала в 4:27. Чтобы скоротать время, Миша предложил пройтись по городу в сторону Волги. Там мы поужинали, разделив общие запасы продовольствия, а потом устроили концерт у моста через реку Тверцу. Во время исполнения песни «Моё имя Сергей Есенин» я умудрялся прыгать по крутому берегу с гитарой и петь; Миша со Славой скакали рядом. Потом, не торопясь, мы пошли на вокзал. Вдруг из темноты вынырнула афиша с надписью «группа «Колибри» (город Тверь)».
— Странно, всю жизнь думал, что «Колибри» — питерская группа, — съязвил Слава, а я припомнил увиденный Лордом в прошлом году плакат на двери какой-то тверской булочной, призывающий извещать «о случаях заболевания хлебобулочных изделий картофельной болезнью», и что он себе сразу представил батоны хлеба, покрытые картофельной шкуркой…
Доехав до Бологого без приключений (то есть, проспав всю дорогу), мы узнали, что электричку на Малую Вишеру нужно ждать около часа. Гулять из-за адского холода получалось плохо, но зато радовало, что узловой пункт Окуловка мы должны были проехать без пересадки.
Поезд состоял из четырёх вагонов и наполняли его несколько десятков бабушек и дедушек, ехавших на ближайшие станции. Мы собрались уже было засыпать, причём предусмотрительный Миша расстелил на скамейке специально захваченную из Москвы газету, но тут появились две бабушки-контролёрши. Первый же «заяц» — немолодой мужчина кавказской национальности — из-за отсутствия денег на штраф стал жертвой громких нравоучений.
— Молодые люди, готовьте билеты, у таких, как вы, никогда билетов не бывает! — сурово предупредила нас вторая бабушка, проходя в следующий вагон, но разговор с её коллегой оказался, к моему удивлению, коротким. Содрав с нас денег, контролёрша пожелала нам счастливого пути. Не успела она выйти из вагона, как мы заснули до Малой Вишеры.
Этот городок в Новгородской области был, по сути, большой деревней. Мы попытались пройти его насквозь, но у нас это не получилось. Дойдя до продуктового магазина, мы купили на тысячу рублей изюма, после чего сели в электричку на Петербург и уже часа через три были на месте. Попрощавшись со Славой, мы стали думать, что делать дальше.
Теоретически вписаться можно было у Лены Нестеровой, снимавшей на пару с подругой комнату на Васильевском острове, или попробовать попроситься к ребятам из «Оркестра Зачем». Мы выбрали первый вариант, но явились к Лене не вдвоём, а втроём — к неожиданности как Лены, так и нас самих.
Всё получилось очень просто: мы с Мишей сидели, как обычно, на ступенях Казанского собора и пели песни, когда к нам подошёл коротко стриженый блондин, чья принадлежность к «нефорам» выражалась в двух банданах, одна из которых была повязана на голове, а вторая — на предплечье. В руках он держал увесистый пакет местного пива. «У нас в Перми такого не делают», — пояснил он и выдал нам по бутылке.
Алексей Богомазов по прозвищу Хантер приехал в Петербург в гости к родственникам с целью приобщения к рок-н-ролльному духу города. В Перми он частенько прогуливался по вечерам с кастетом в кармане, из-за чего, вероятно, и получил своё прозвище у местных неформалов, тусовавшихся по ночам у костра в каком-то огромном недострое советской эпохи. Рассказы Богомазова интриговали: до знакомства с Лёшей Пермь я себе никак не представлял.
Мы быстро подружились и три дня прошлялись с гитарой. Первые две ночи мы провели у Лены Нестеровой, жившей в крайней комнате длинной, хитро изогнутой коммуналки. При приготовлении пищи её компаньонка Надя передавала тарелки в кухонное окно, напротив которого как раз находилась их комната; там их принимала Лена. Этот извилистый маршрут я немедленно обозвал «петля Нестеровой». Обстановка комнаты, кстати, была тоже нетривиальной: если уголок комнаты над Надиной кроватью был увешан иконами, то над кроватью Лены под самым потолком к стене был прибит… обычный деревянный стул.
Вечер мы провели на понтоне, пришвартованном у Васильевского острова, после чего продолжили концерт на пустой эстраде в скверике рядом. Той же ночью я написал песню под названием «Ленинградская», впоследствии вошедшую в репертуар Гусмана:
…И в нелетную погоду
Мы спускаемся на воду,
Хоть понтон от берегов уходит прочь.
На следующий день я традиционно поехал в гости к Тикки Шельен на Пионерскую. После того, как мы вволю наорались песен, наша компания рассталась: Гусман уехал в Москву, случайно увезя мой чехол от гитары, зато к нам присоединился питерский гитарист и художник Лёня по прозвищу Вождь, встреченный у Тикки. В итоге наши музыкально-алкогольные похождения привели нас на Смоленскую набережную со скромным подарком — бутылкой настойки, купленной на последние деньги. Хозяин квартиры оказался прикован к дому — у него была сломана нога. Из еды он располагал только ящиком водки, а из мебели — гитарой с волшебным электронным процессором, так что всю ночь мы только и делали, что пили водку и играли на гитаре. Наутро, поймав такси и сунув водителю две бутылки, меня отправили на вокзал: я ещё успевал к электричке. Обнявшись с Хантером, мы договорились встретиться при первой возможности.
Возвращение моё получилось на редкость экстремальным. Проспав до Окуловки, я выяснил, что электричка на Бологое отменена, и теперь за световой день вернуться домой я не сумею. Вскоре, идя по перрону, я наткнулся на двух алисоманов. «Слышь, брат, у тебя струна порвалась — кстати, Кот, где у нас струны?» — обратился один из них ко мне, увидев двенадцатиструнную гитару. Познакомившись с ребятами, я решил посмотреть, что у меня осталось из еды, но вместо этого наткнулся на вчерашнюю бутылку настойки, так и оставшуюся в сумке. Разведя колодезной водой пакет сухого напитка «Юпи», мы присели с гитарой и бутылкой прямо у вокзала, собрав перед собой толпу местных алкоголиков, после чего купили на последние деньги ещё бутылку водки. Больше я ничего не помнил. На вокзале в Бологое меня перенесли из электрички в электричку, так что очнулся я уже в Твери. В результате мы были вынуждены мёрзнуть четыре часа до электрички на Москву в невыносимо вонючем подъезде… С того времени я ни разу не позволил себе напиться в дороге.
Тем временем с Лёшей и Лёней, продолжавшими гулять по Питеру, также произошла любопытная история. Проходя мимо какого-то канала, они увидели, как два алкаша вытаскивают друг друга из воды. Достав фотоаппарат, Лёша немедленно запечатлел эту картину, но, услышав щелчок, из-под моста выскочили собутыльники тех двоих и запустили в Лёшу кирпичом. «Тут мы включили турбонаддув и два квартала почти летели. Сафари, сэр!» — писал он мне «с гор Уральских» на оборотной стороне соответствующей фотографии.
Той же осенью мы попробовали поехать в Питер уже автостопом — боевым составом нашей костромской компании. Для Анджея поездка в Петербург сложилась неудачно — машина, на которой он ехал, сломалась, и он попросту туда не доехал. Наши с Лизой дела тоже шли не очень хорошо: грузовик тащился очень медленно и, в конце концов, с наступлением темноты тоже сломался возле Чудово. Пришлось отчаянно махать руками. На зов остановился УАЗ с тремя питерскими геологами, ездившими на разведку скважины в Новгородскую область. Мужики не только довезли нас до Васильевского острова, но вписали у себя в общежитии и угостили пивом.
Лены Нестеровой не оказалось дома, с «Оркестром Зачем» тоже что-то не получилось, и поэтому мы вписались у нашей тульской подружки Веры, осевшей к тому времени в Петербурге, после чего доехали автостопом до Выборга. Там мы залезли на башню Св. Олафа, откуда виден весь город и сделали несколько впечатляющих снимков. Правда, на обратном пути, по начинающей складываться традиции, нас с Лизой высадили за безбилетный проезд на какой-то станции совсем недалеко от Питера. Я воспринял это как предостережение и прекратил с того времени путешествовать на электричках без билета.