Кроме клуба «Факел» в Москве девяностых годов было всего лишь два проекта, потенциально способных выслушать и поддержать молодых музыкантов — московская Рок-лаборатория и рок-кабаре Алексея Дидурова.

Рок-лаборатория была создана в конце 1985 года примерно с теми же целями, что и Ленинградский рок-клуб — чтобы контролировать нелегальные концерты. Эта организация давала официальный статус, и естественно, что в её состав вошли все лучшие группы Москвы. Сначала эта организация, руководителем которой была Ольга Опрятная, считалась придатком Главного управления культуры Моссовета, но с переходом осенью 1988 года под крыло МГК ВЛКСМ Рок-лаборатория получила право организовывать концерты в ДК им. Горбунова. «Горбушка» тут же стала центром андеграундной жизни столицы: теперь там продавались пластинки, кассеты и музыкальные инструменты.

На отчётных концертах Рок-лаборатории выступали признанные звёзды, но основной функцией организации была «работа с молодёжью». Так появился «Фестиваль надежд», на котором в 1987-1992 годах выступил и добился признания весь московский андеграунд; после 1992 года Владимир Марочкин продолжал организовывать фестивали с помощью Фонда загубленного детства, о котором говорилось ранее. «При всей своей говённости Рок-лаборатория много сделала для раскрутки коллектива. После лабораторского «Фестиваля надежд» «Крематорий» стал в топе на букву Т», — говорил впоследствии скрипач группы Михаил Россовский.

Разумеется, в преддверии распада СССР со своей идеологической задачей Рок-лаборатория не справлялась. Жизнь продолжалась и за её стенами. Виновными в этом непостижимом явлении худсовет МРЛ видел тех представителей андеграунда, которые упорно не хотели вести себя тихо и «социализироваться». Главными их врагами стала андеграундная самиздат-пресса в лице смелого и абсолютно независимого журнала «Урлайт».

Вот выдержка из одного гневного документа рокеров-комсомольцев:

…Так, на протяжении ряда лет в Москве издаются различные нелегальные журналы: «Ухо», «Зомби», «Урлайт», ведущие непримиримую борьбу со всякими попытками социализации рок-музыки, проводящие жесткую антисоветскую линию, порочащие как отдельные государственные учреждения и организации, так и советскую идеологию и культуру в целом. (…) Стало регулярным проведение ими концертов рок-музыки в нарушение порядка, установленного лабораторией с участием группы «НИИ косметики», групп, не вступивших в лабораторию, а также иногородних коллективов, приглашенных для выступлений в обход существующих правил гастрольных поездок. Постоянно проводили квартирные концерты, заканчивающиеся употреблением спиртных напитков, наркотиков, непристойным поведением.

Подписи участников «Крематория», «Звуков Му» под этим и другими документами не должны вводить в заблуждение — правила участия в Рок-лаборатории писали не они, а комсомольцы, биографии которых после распада СССР иной раз складывались довольно причудливо. К примеру, сотрудничавший с Рок-лабораторией журналист Борис Земцов воевал в Боснии на стороне сербов, работал заместителем главреда либеральной «Независимой газеты». В 2007 году Земцов получил восемь лет колонии строгого режима за хранение наркотиков и вымогательство, но вышел по УДО через пять лет, после чего стал заместителем главреда уже ультранационалистического и черносотенного «Русского вестника».

Сравните этот унылый канцелярит с программным заявлением журнала «Урлайт», возродившегося в 1988 году после трёх лет подполья, и вы поймёте, на чьей стороне мои симпатии:

(…) мы восстанавливаем славную московскую фирму и избираем для себя честное имя самого смелого антибюрократического рок-журнала в столице. Это не только дань уважения партизанам демократии, это обязательство честно продолжать их дело. (…) мы не намерены ограничивать область своих интересов роком: ибо никакой жанр искусства не существует изолированно от других жанров, от экономики и от политики. Поэтому мы и определяем себя не просто как «рок-журнал», а как «журнал демократической культуры».

Правда, в 1989 год журнал раскололся на два издания. «Урлайт», ведомый его основателем Ильёй Смирновым, вскоре прекратился. Другое издание, казавшееся нам более радикальным, называлось «Контркультура». Его лидером был Сергей Гурьев, сделавший много хорошего, и особенно нами уважался за продвижение таких групп как «Рада и Терновник» и «Дочь Монро и Кеннеди». Номер «Контркультуры» (№3, 1991), заявленный как последний, в середине девяностых годов был зачитан нами до дыр. О том, что выпуск журнала после этого не прекратился, я узнал намного позднее…

Владимир Марочкин, вышедший в Рок-лаборатории на первые роли, был человеком, пришедшим из рок-тусовки, но интересы комсомола требовали соответствия нормам. Через два года после окончания журфака МГУ и после участия в самиздат-журнале «Зомби» Владимир был приглашён в Рок-лабораторию на роль главного редактора газеты «Сдвиг» (якобы это была аббревиатура: «Свидетельство длительной выдержки и героизма»):

…Осень 1986 года стала для меня переломным моментом в жизни. Где-то я прослышал, что рок-лаборатория никак не может наладить выпуск своего журнала. (…) худсовет поручил редактирование журнала Васе Шумову. Но тот, хотя и считался исполнительным человеком, был в этом деле непрофессионалом, вот я и решился прийти в лабораторию и предложить свою помощь. Имея за плечами не только факультет журналистики МГУ и опыт газетной работы, но и редактирование андеграундного журнальчика «Зомби», коего я выпустил к тому моменту девять номеров, в своих возможностях я не сомневался. Тем более, я был лично и довольно давно знаком с Ольгой Опрятной (…). Я стал главным редактором журнала Московской рок-лаборатории, и Вася Шумов торжественно передал мне пухлую папку с материалами.

Этот журнал, насколько я понимаю, был первым в истории легальным советским рок-изданием — со всеми его плюсами и минусами — но это был отнюдь не плохой журнал. Лично я по наводке Гусмана открыл в нём интервью с Джелло Биафрой из «Dead Kennedys», опубликованное в 1991 году. Мыслимо ли было прочесть такое в «Сельской молодёжи» — тоже далеко не худшем, но консервативном издании?

Лично я впервые столкнулся с Рок-лабораторией в 1995 году, когда от неё осталась одна лишь вывеска, а Марочкин вместе с Жариковым («ДК») и Неумоевым («Инструкция по выживанию») стал выпускать новую рок-газету под названием «Дверь». Часть материалов в ней соответствовала критериям вменяемости, другие же статьи отстаивали ультраправые и националистические идеи, которые излагались ещё более косноязычным и безграмотным канцеляритом, чем в своё время официальные документы Рок-лаборатории. В самой организации к тому времени творился немыслимый бардак. Однажды в 1996 году нас позвали от Рок-лаборатории сыграть на каком-то сборном концерте, но, когда мы приехали, оказалось, что вместо этого в клубе вот-вот начнётся выступление «Коррозии металла».

Я не припоминаю ни одной группы девяностых годов, которым бы участие в проектах Рок-лаборатории что-то серьёзно бы дало — ну, может быть, кроме групп национал-патриотического направления, которым Марочкин и Жариков явно сочувствовали. «Львиная дуля», удачно выступив на «Фестивале надежд», попала там в очередной скандал (опять же, процитирую Гурыча):

После выступления к нам подошел сам Марочкин и сказал, какая мы классная команда, что он не прочь нами заняться и нас протежировать. «Но название у вас странное. Давайте сменим его на «Львиная Доля» — заявил директор рок-лаборатории. Стояли мы прямо в зале, кружком. В этот момент в этот круг прорвался Кукушкиндт и брякнул: «Без проблем, только давайте сменим и вам фамилию с Марочкин на Рамочкин!» Народ грохнулся в хохот, а Марочкин страшно обиделся.

Марочкин оставался на виду вплоть до самого окончания деятельности Фонда загубленного детства как журналист, продюсер и организатор концертов, а также издатель всевозможных энциклопедий русского рока. Видимо, ему действительно нравилось возиться с молодыми группами — в середине двухтысячных он стал руководить фестивалем «Пророк», от которого в практическом плане начинающим музыкантам, конечно, не было никакого толка, но зато на них хотя бы обращали внимание.

Позже я узнал, что в 2005 году Рок-лабораторию пытались оживить под невозможным названием «Новая Рок-лаборатория РокДом». Об уровне этого проекта многое говорит, что Игорь Тальков-младший (то есть сын старшего Талькова) пел в дуэте с каким-то поп-исполнителем Паскалем, а главный приз Павел Кашин ради смеха вручил панк-группе, учащейся в девятом классе.

Рок-кабаре Дидурова прошло мимо меня, потому что в девяностых годах я попросту о нём ничего не знал. Гурыч, попытавший счастья и там, разнёс Дидурова в щепки.

Еще в 1995-м Джек меня привел в Рок-кабаре «Кардиограмма», которое «держал» Алексей Алексеевич Дидуров, приглашавший к себе «молодых талантов». У него, у Дидурова, всегда имелось два страшнейших комплекса: чувство собственной легендарности при чахлой востребованности. Это выливалось в следующее: он отслушивал кандидата и начинал его разносить в пух и прах, не стесняясь в выражениях, а зачастую просто унижая человека. Пример: Тараса он разнес не за, собственно, песни, а за… популярность! Высказался тогда так: «…У этого мальчика на лице написано, что у него достаточно концертов, девочек и славы. Я не понимаю, зачем он ко мне пришел!». Я хочу верить, что в нем говорит некий экстрим, а не зависть к молодости. Он так и заявлял: «мне твои песни до фени, мне насрать на ваши стили и вашу моду я — старый говнюк, а ты попробуй-ка меня удивить, ты меня трахни, чтобы я сказал: О-о-о!!!» При этом его собственные вокальные и музыкантские данные пафосу не соответствуют: песни он пишет в ля-миноре (блатные аккорды), на гитаре брякает средненько, голоса, прямо скажу, нет, а поёт явно мимо нот (я бы даже сказал, что у него проблемы со слухом), поэтому многие песни отдаёт исполнять другим людям, которые играют у него же в заведении. За долгое время там сформировалась своя бан.., то есть шай.., простите, элита, которая в кабаре играет и себе же аплодирует. Состоит она, как не сложно догадаться из таких именно людей, с которыми у А.А. связана изрядная часть жизни.

В общем, если это было правдой, то в Рок-кабаре «Происшествию» было делать нечего. Познакомился я с деятельностью последователей уже умершего к тому времени Дидурова лишь в 2005 году и даже выступил на одном из концертом его памяти. В целом, можно сказать, что «Происшествие» девяностых годов не прикладывало никаких усилий по своему продвижению, главным образом, потому что нас тошнило от окружающей реальности, и мы не хотели, чтобы эта реальность вообще о нас знала. Но, как часто бывает, наши единомышленники появлялись сами из ниоткуда.