«Шпиль» решил попробовать свои силы в домашней студии немного раньше «Происшествия», также в декабре 1994 года. Эта попытка привела к записи огромного 90-минутного альбома «Слово за небом», где я играл на соло-гитаре и пел бэк-вокал, а Миша взял в руки бас. Музыкант Сергей Макаров по прозвищу Стерео, у которого Митя одолжил синтезатор для записи, в нескольких песнях сыграл на клавишных. Звук шёл на бобинный магнитофон, у которого, как мы предполагали, должен был быть лучший диапазон частот, чем на кассетной деке. Впрочем, со старой, использованной не один раз плёнкой и среднего качества аппаратурой все эти ухищрения не имели смысла. И хотя альбом получился неудачным по звучанию, эти записи Лихачёва мы до сих пор с удовольствием вспоминаем из-за приколов, которыми они сопровождались.

На вторую сессию записи (в первую нас хватило только на одну песню — «Кино на экране дождя») мы с Мишей приехали после тяжелого алкогольного отравления. Гусман едва стоял на ногах и почти не разговаривал, я шатался и без конца ронял гитару. Опоздав часа на четыре, мы сразу приступили к записи: я рухнул ничком на кухне, уткнувшись лицом в стол, а Миша исчез в туалете, незаметно схватив со стола электронную игрушку «Тетрис». Увидев, как всё серьёзно, Лихачёв без лишних разговоров побежал в ларёк за пивом.

Вернувшись, Митя протянул мне бутылку и постучал в дверь туалета.

— А-а… — невнятно отозвался Миша.
— Ты чего там делаешь? — удивленно спросил Лихачёв.
— Альбом… записываю… — последовало после некоторой паузы.
— Ну и как… альбом-то? — участливо осведомился Митя.
— Да так себе… звук, того… не нравится… жиденький какой-то…

Мы расхохотались.

Второй занятный случай произошел несколькими днями позже, когда на репетиции собрались Лихачёв, Гусман и Макаров, а я по какой-то причине не приехал.

В течение всей записи Миша был не только басистом, но и звукооператором. Более-менее отстроив звук, он решил проверить качество записи, для чего включил систему и предложил Мите с Сергеем что-нибудь спеть. «А что сыграть-то?», — спросил Митя. «Да всё равно, без разницы», — ответил Гусман.

Ребята переглянулись и стали наигрывать песню Летова «Все идет по плану», но поскольку ритм-бокс не был настроен специально под неё, то и скорость получалась в полтора раза выше оригинальной. «Вокал, пожалуйста», — произнес как ни в чем не бывало Миша во вспомогательный микрофон. «А что спеть-то?», — спросил Митя. «Да что хочешь, то и пой», — ответил Гусман.

Митя огляделся по сторонам в поисках темы для новой песни и, увидев напротив себя висящий на стене постер Бориса Гребенщикова, уже через четыре такта выдал следующую импровизацию:

У БГ на стенах ковры и обои,
Газеты, картины и прочая херня,
Но меня поразила одна лишь вещь,
Одна лишь маленькая, вот такая вещь —
Это то, что у БГ на стене нет моего плаката!

…А у меня висит три плаката БГ
И ещё в тетрадке шестнадцать фотографий,
Двадцать два альбома под кроватью
И разная прочая фанатская чушь —
Но почему же у БГ на стене нет моего плаката?

Не прерывая запись, Миша взял в руки бас-гитару. Лихачёв же выдал экспромтом ещё несколько куплетов. Самый эпатажный звучал так:

А у Кинчева дома висит мой плакат,
У Цоя в квартире висел мой плакат,
У Майка было два моих плаката,
А у Шевчука их пятнадцать штук!
А у Егора мой плакат татуировкой на спине,
И ещё один, на спине и чуть пониже,
Когда мы с Егором ходили в баню,
Весь народ удивлялся, видя эту картину —
Почему же у БГ на спине нет моего плаката?!

После того, как идеи закончились, музыканты ещё долго гоняли по инерции четыре аккорда, пока Митя не сказал в микрофон: «Скажите этому ритм-боксу, что мы затрахались играть!». «Осталась половина катушки» — философски заметил Макаров, и лишь после этого Гусман выключил запись. Со временем песня «Почему у БГ на стене нет моего плаката», стала если не лучшим, то, по крайней мере, известнейшим произведением Лихачёва. Иной раз приходилось играть её по три раза за вечер.