Рассказывает Алексей Караковский:
Однажды мы забрели в район метро «Бауманская». Мне захотелось пива, и я предложил зайти в клуб, в котором побывал накануне летом. Время было достаточно раннее, и в «Археологии» не было никого, кроме официантов. С одной из них мы разговорились, и она предложила мне как-нибудь выступить на «свободном микрофоне». Не избалованный сценами и слушателями, уставший от доморощенных поэтов, я отнёсся к предложению очень серьёзно, и 20 ноября мы впервые сыграли в «Археологии» – полным составом группы.
Чему я поразился в тот день – это тому, насколько в «Археологии» оказался хороший звук. Но что было ещё более удивительно – это то, что на концерт каким-то ветром принесло Вадима Степанцова, который внимательно нас слушал, сидя прямо напротив. В то время я не догадывался, что спустя пару лет он будет крыть на чём свет стоит Майдан, госдеп и «пятую колонну». Мы сыграли песен восемь. После выступления к нам подошёл арт-директор клуба Николай Ноздрин по прозвищу Грегил и сообщил, что он будет рад поработать с нами ещё.
Обстановка в «Археологии» оказалась очень непринуждённая. По-моему, мы сразу понравились ребятам, которые работали в клубе: Хомка частенько заказывала на бис песни, Сандра танцевала, а Маугли как-то снял на видео свою двухлетнюю дочку, поющую песню «Происшествия» и выложил запись в Youtube. Помещение клуба разделялось стеной на две неравные части: одну из них занимал зал с крохотной сценой, в другой находилась барная стойка. До принятия антитабачного закона там было разрешено курить; позднее курилка была перенесена во внутренний двор. Разумеется, в основном все сидели в баре и переходили в зал только будучи привлечёнными звуками музыки. За баром находился коридор с туалетами, концентрация табачного дыма в котором зимой была просто невыносимой, зато летом там открывалась дверь на улицу, и многие тусовались во внутреннем дворе, где тоже была сцена. Если говорить о субкультурах, то подавляющее большинство посетителей «Археологии» имело отношение к ролевикам, также было немало настоящих ветеранов движения – к примеру, музыкант Дэн Назгул (Денис Полковников), с которым я был знаком ещё по Арбату. Некоторые люди, встреченные здесь, помнили меня по фестивалю «Зиланткон».
В «Археологии» ничто не мешало играть так часто, как мы того хотели, и уже 4 декабря мы снова отыграли на «свободном микрофоне». Гусман приехал на концерт прямо из Суздаля, остальные участники группы добрались с опозданием – в общем, все были на нервах. В этот день пришло много друзей, причём Митя Лихачёв и Ира Улякова до этого не виделись неизвестно сколько лет. Катя Филипенкова привезла Арину. Во время нашего выступления девочка ещё с двумя детьми сидела под сценой, и от души лупила вместе с ними по барабану – дарбуке. «Это самая феерическая фан-зона, которая была на каком-либо из концертов с моим участием», – позднее сказал Бебенин.
Мы исполнили десять песен в слегка упрощённых аранжировках. Дима играл лучше, чем можно было ожидать, и остался заслуженно доволен собой («Околоклубные демоны на какое-то время разбежались», сказал он). Гусман отработал вообще безукоризненно. Народу выступление понравилось гораздо больше, чем мне – я-то точно знал все моменты, в которых мы облажались. После выступления ко мне подходили ребята, обнимали, благодарили, а Морозов, как с ним часто случалось, значительно сказал, что внезапно понял для себя «нечто важное». Представляя своих ребят, я на ходу сочинил про Бебенина, что он принимал участие в легендарном концерте «Битлз» в аэропорту «Шереметьево» в 1968 году – первом, так как якобы был и второй, в 1971 году. Впрочем, оказалось, что кроме нас с Бебениным, никто не помнит дату распада «Битлз» – или люди утаили свои знания.
Когда мои ребята разъехались, в клуб зашла рыжеволосая девица, в которой я узнал Настю Диевскую – музыкантку, встреченную в начале года на квартирнике в Кузьминках. Оказалось, что Настина группа «Уровень моря» репетирует неподалёку, и поэтому частенько заходит, чтобы выпить пива и спеть песен. В этот раз они тоже решили не разочаровывать поклонников и вышли на сцену.
Первое впечатление от «Уровня моря» было мощнейшим: у нас с Уляковой даже случилась лёгкая истерика. Это было обалденное, потрясающее ретро – джаз, блюз, рок-н-ролл, латино с очень хорошей лирикой. Взяв себе очередную кружку пива, я предложил Насте вместе спеть что-нибудь, и она согласилась.
Потом как-то незаметно закрылось метро. Митя Лихачёв вызвал такси, но поначалу было совершенно непонятно, куда ехать, так как нам очень хотелось продолжить пьянку и пение песен… В конечном счёте, в машину закинули инструменты, меня, Улякову и её спутника. Последнее, что я помню – это Иру Улякову с бутылкой водки в руках. Правда, у меня осталось ощущение, что всё стёршееся из памяти было каким-то очень правильным и хорошим. Наутро это было подтверждено всеми, кто оказался рядом.
Примерно к часу дня, после интенсивного отпаивания меня пу-эром, я снова обрёл способность петь. Потом я потащил к метро аккордеон и одну из гитар (вторую несла Ира). Светило солнышко, память услужливо подсовывала полузабытые зрительные образы зимы 1995-1996 года (именно тогда я был у Иры в предыдущий раз). Экспериментально доказав, что я способен на перемещения по гололёду с двумя гитарами и аккордеоном, я сумел ещё пойти в школу за Дашей и довести ребёнка до дома, и тут у меня случился сердечный приступ. Дело спас валидол, купленный в ближайшей аптеке. Случившееся было мной квалифицировано как «приступ рок-н-ролла».
Дальнейшие посещения «Археологии» почти всегда приводили к примерно таким же ярким впечатлениям и хроническим опозданиям на метро. Каких приключений со мной там только не было! Однажды я даже чуть не заночевал на заброшенном стадионе, примыкающем к клубу, но потом всё-таки пошёл пешком домой. Наверное, ни один московский клуб не принёс мне столько радости, как этот. И сердце уже больше не схватывало.