Музыкальный моноспектакль Алексея Караковского и Ольги Терещенко
Инструментальное сопровождение: Алексей Караковский (гитара, вокал); Ольга Терещенко (фортепиано, вокал); Алина Зверева (флейта). Аранжировка ритм-секции (оркестровые ударные, контрабас, виолончель) — Алексей Караковский.
Авторы монолога и песен — Алексей Караковский и Ольга Терещенко.
Женский почерк
(инструментальная композиция)
Привет, человек. Меня зовут Федерико. Что, не знал, что крысы умеют разговаривать? Я тоже не знал, но так уж распорядился Господь. Почти четыреста лет я учил ваш язык, чтобы рассказать о судьбе юной доньи Вероники Саломеи де Сегуэнса.
Я родился в XVII веке. Говорят, это было прекрасное романтичное время, эпоха барокко, вот только не для нас. Чуть что произойдёт, нападение врага, голод или Великая Севильская чума, кто виноват? Крысы и евреи!
Но королевство погибло бы в любом случае. Евреев давно изгнали, а крысы были ни при чëм. Любое великолепие начинает умирать в момент своего триумфа. Так было и в этот раз. Королевский двор, получив несметные богатства, стал предаваться пороку и сладострастию. Солдаты, вернувшиеся домой, рассуждали так: если мы силой взяли новые территории, что нам мешает силой взять вон ту бочку вина или ту женщину? Они считались героями, и помешать солдату означало совершить преступление против нашего короля, Филиппа IV Великого.
Осколки
День подёргался и замер, как отравленная крыса,
Лишь течение выносит на песок гниющий мусор,
Слабый след истлевшей жизни — кисть в руке олигофрена.
Дрожь подкатывает к горлу, я хочу тебя коснуться
Глубже! До боли в пальцах! Резче! Чтоб ты кричала,
И смешно летели искры меж ветвей в пурпурном небе!
В мире вольных, сумасшедших, никому никто не нужен,
Так глотай своё мгновенье сладких слёз из ниоткуда…
Запах крови на подошве и кирпичные осколки…
Мама спросит, где ты шлялась, только утром, только завтра,
Перепачканная юбка, в волосах цветы и листья
И царапина на шее лучше слов тебе напомнят
Ужас — как это сладко! Вспышка — и мир подорван,
Словно в космосе столкнулись два в огне парящих тела,
Как теперь тебе вернуться в мир живой и настоящий?
Собирай и грей в ладони охладевшие осколки!
Храбрые гордые испанцы испуганно замолчали. Они прекрасно знали, что стоит произнести вслух что-нибудь, что не понравится королю — и виселица тебе обеспечена.
Зато при дворе короля полюбили заезжих философов и религиозных наставников — по крайней мере, они не боялись говорить то, что думают. Приезжали мудрецы из Италии, Индии, Персии. Но попадались и сумасшедшие. Так, например, некая Мария попыталась захватить собор святой Софии, чтобы провести там двухнедельный молебен и самосожжение шестьсот шестидесяти шести юношей и девушек, одетых в белые одежды.
Дочь плотника
Они кричат, что эта девка доведёт до беды,
Пора остановиться, слишком много чудес,
Она врачует нищих, утешает больных —
Кричите! Я-то помню, для чего я здесь!
Еврейский царь хотел меня в свой гарем,
Я шла себе и шла по осаждённой стране,
Меня пасли шпионы, меня ждал римский плен,
Но Господь был всё время на моей стороне!
Я дочь плотника из Назарета,
Я пришла спасти свой народ,
Если ты уверуешь в это,
Царствие небесное к тебе придёт!
Я обнимала женщин, я ласкала мужчин,
Я принимала на себя их страданья и боль,
И каждый, кто встречался на моём пути,
Буквально понимал, что Бог есть любовь.
Святоши обвиняли меня в колдовстве,
Пугали проклятьем моих рыжих волос,
Но я шла себе и шла меж пустых деревень,
И я была не ведьма, а Дева Христос!
Я поняла, что этот парень меня предаст,
Когда в объятиях почувствовала дрожь его рук,
И вот шаги у дома в оговоренный час —
Меня ждёт жестокий и неправедный суд.
По голой спине гуляла толстая плеть,
Меня пускали по кругу ради плотских утех,
Я приняла позорную и страшную смерть
За всех мужчин и женщин, абсолютно за всех!
С тех пор прошло уже две тысячи лет,
И я была бы забыта, если б не сплетни и ложь,
Из которых составлен библейский текст,
Но мужчина-актёр на меня не похож.
Теперь по всей планете воздвигают кресты,
Об этом пишут книги и снимают кино,
Но в этом нет ни грамма настоящей любви,
Ведь в мире только женщина — любовь и Господь.
Любимцем короля был астроном дон Альваро де Сегуэнса. Дон Альваро учил наукам принца Карла, а его гороскопы всегда сбывались. У дона Альваро росла дочь — Вероника Саломея.
Вероника
В доме стало тихо, давно пора спать,
Сладких снов пожелали отец и мать.
Догорают в закате остатки дня,
Вероника всю ночь не спит у окна.
Доказали Кеплер и Галилей,
Что звёздных всадников нет на Земле,
Вероника не верит, ей грустно одной…
Возьми её в небо скорее с собой!
Двойной звезды созвездия Льва
Красивым аллюром коснёшься едва
Распусти золотую звёздную прядь
Вероника, тебя никому не поймать.
Девушка не только была прекрасно воспитана, умна и красива, она получила от отца достаточно знаний о мире. И поэтому Вероника знала, что королевство клонится к закату.
«Величие всегда обречено на крах. Потому что всесилие – это безнаказанность одних и беззащитность других», — сказал однажды дон Альваро.
«Это тебе звёзды сказали, папа?», — спросила Вероника, сделав наивное личико.
«Звёзды», — ответил отец.
Колыбельная папе
Тихой продрогшей ночью
Не спится девочке у окна.
Россыпью многоточий
Расшита звëздная синь сукна.
Розовые квазары,
Пурпурный космос, рассветный мир
Сети свои связали
И нанизали планетами.
Плюшевой мягкой лапой
Погладит кошка рассеянно.
Только б не гасла лампа,
Ведь в ней, конечно, Вселенная,
Нано-какой-то космос,
В котором люди и домики,
Песни многоголосны,
Стройны лады, пентатоники.
— Папа, ещё минутку!
Меня поймёшь ты наверняка:
Где у гигантов сутки,
У малых этих пройдут векá!
Папа, конечно, понял,
Зашторил космос и гроздья звëзд.
— Знаю, котёнок, помню,
(У этих маленьких, всё всерьёз:
Солнечный тëплый ветер,
Частицы, волны, плеяды тайн.)
— Мир бесконечно светел!
— Всё верно, кисонька, засыпай.
Когда стало известно о начале Великой Севильской чумы, вокруг Мадрида поставили военные посты. Считалось, что если не пускать в столицу посторонних, мор пройдëт стороной. Поскольку Филипп Великий всегда побеждал в бою, то больше всего он боялся умереть от какой-нибудь болезни. Даже проверенные средства ему казались ненадежными. Что сделать, чтобы спастись? Тогда король, как обычно, предпочёл выслушать своего любимца-астронома, а потом заезжих мудрецов — и принять решение.
Той ночью дон Альваро получил страшное известие с неба. «В город придёт флейтист в пёстром костюме охотника и красной шляпе. С помощью своей волшебной флейты он сначала выведет из города крыс, разносящих чуму, а потом всех детей».
«Но это же легенда о Гаммельнском крысолове!», — удивилась Вероника.
«Звёзды не врут. Значит, беда придёт из Германии», — сказал дон Альваро вслух, а сам подумал, что, наверное, Испания обречена, или, по крайней мере, король будет в ярости.
Не торопись идти на бал
Не торопись идти на бал,
Хоть ты обласкан и любим,
Тебя, конечно, ждёт бокал шампанских вин.
Одна бутылка на двоих,
И много юных дам, заметь,
Но за спиной одной из них укрылась смерть.
Она любила всегда тебя,
Она так долго тебя ждала,
А ты забылся у рулеточного стола!
Еще бокал. Маэстро, туш!
Она ждала и дождалась,
Но распродажа наших душ не началась.
Потом улыбка, её стиль,
И по мозгам ударил спирт,
Ещё бокал, кивок, кадриль и легкий флирт.
Прильнешь поспешно к её руке,
Поймаешь слово на языке,
Ведь ты не раз терял равновесие в той реке…
Потом карета и туман,
Вуалью скрытое лицо,
Ты шепчешь сладостный обман, а ей смешно.
Она сегодня вся твоя,
И долгожданен адюльтер,
Ты и не видишь, что под тканью револьвер.
И капля крови твоей легка,
Лежит бессильно твоя рука,
И грань меж небом и землею была тонка…
И тут Вероника заметила меня. Любая испанская девушка в те тревожные дни испугалась бы крысу, но только не Вероника. «Иди сюда», — сказала она, — «Сейчас взрослые будут обвинять во всём евреев и крыс. Но все евреи давно уехали, а тебя я спасу».
Дон Альваро молчал. Он знал, что если всю Испанию ждëт гибель, то и ему осталось недолго, и хотел провести побольше времени с дочерью. Вероника обняла отца. Больше она ничего не могла сделать.
Никогда
1.
Натянуты струны проспектов, бежит
Звуковая волна по кирпичной реке.
Ячейки, где теплится жизнь – этажи
Из слов «миру мир» в запрещённой строке.
Морозом и вьюгой забита дыра
Меж так долгожданных сезонов с теплом.
Когда ж отступает зима, каждый раз
Возвращаются птицы в насиженный дом.
2.
Крак! Скорлупой костяного ореха
Щерится череп разбитого города,
Вспорота улица, смрад керосиновый,
Шиворот раной навыворот выдернут.
Циркули-фонари чертят на площади
Секторы, векторы, карты асфальтные,
Метры квадратные. Лодки-кораблики
В мутных каналах гниют-разлагаются.
Цирк переехал, киоск опрокинулся,
Ветер играет с театром в орлянку.
Ждёт воскресения собака бездомная,
Как уголëк непотушенной жизни,
Как островок в океане смятения,
Будто последние строки оборв…
3.
Консервную банку пинает трамвай,
По трубам течёт электрический ток,
Торжественно крысы несут каравай,
И в этом бреду догорает восток.
Развеется пепел, проклюнется жизнь,
Вернётся в привычное русло строка…
Собака по синему лугу бежит,
Под ней – белым дымом следы-облака.
В те дни к королю прибыл очередной заезжий философ — на этот раз из Саксонии. Всех поразила его внешность. Он был высокого роста, темнолицый и чрезвычайно худой с гримом на щеках и в чёрном изношенном бархатном пальто. По его телу пробегала сильная дрожь, от чего выражение его лица менялось с молниеносной быстротой – словно он гримасничал перед невидимым зеркалом.
Я сразу почувствовал, что никого опаснее в Мадриде я ещё не видел. Но кто обратит внимание на маленькую крысу, спрятавшуюся меж складками гобелена? Когда философ из Саксонии был приглашён на королевский бал, я решил проследить за ним, и стал свидетелем всего, что произошло на балу — ещë до приезда короля. Предсказание сбылось, вот только крысы оказались двуногими!
Этюд в чёрном
Они пришли на ваш восхитительный бал во всем чёрном,
Они пришли, послав все ваши приличия к чёрту,
Их обгоняла людская молва,
их пропускала любая толпа,
Они пришли на ваш восхитительный бал во всем чёрном.
И тот, кто был элегантнее всех, стал словно ощипан,
И тот, кто был самым сильным из всех, вдруг стал беззащитен,
И светские львицы прижались к стене,
взывая кто к Господу, кто к Сатане,
И путь их в Книгах Судьбы стал иначе прочитан.
Они, наверное, не зря под плащами оружье скрывали,
Они спокойно ходили по залу по крови и стали,
Но в этом аду спокоен был я,
все пули отскакивали от меня,
Ведь Бог и Дева Мария меня защищали.
В ту же ночь король Филипп бросил свой дворец и ускакал на коне в монастырь Эскориал. Он надеялся, что святые стены, построенные его дедом, Филиппом II, спасут. Узнав о предательстве короля, армия взбунтовалась. Пьяные солдаты вышли на улицы.
Королевство в опасности
Они бегут из разных стран через туман,
Через асфальт, перечеркнувший площадь.
И бронепоезд-великан засёк прицел —
У королей всегда в почёте точность.
Через толпу восставших тел
Скользит прицел, прицел…
Огнём подернулись дома, не зная сна
Идёт война — кипит людская масса.
Никто не помнит ни черта, кто виноват,
И для кого несут боеприпасы.
Я — обреченный государь,
в руках фонарь, фонарь.
Когда-нибудь всё будет так, как я мечтал,
Но не со мной, и будет слишком поздно.
Они бегут через туман мимо меня,
Толпа вокруг губами ловит воздух.
Потом с разбитой головой
пойду домой, домой.
Вскоре король умер от дизентерии и был похоронен там же в монастыре. Благочестивый дон Альваро скончался вслед за ним. Город погрузился во мглу, в нём продолжались разбой и насилие. Вдовствующая королева Марианна объявила, что принц Карл будет коронован в начале ноября, но это ничего не поменяло. Бог оставил Мадрид!
Ничего мне не говори
Ничего мне не говори,
Всё — метания, суета.
Беспросветная темнота
Наплывает на фонари.
Мир бинарен: вода и твердь, —
Так банально и просто, да.
Ходят люди туда-сюда,
И хрустит под ногами смерть,
И плывёт караван волхвов,
Катит камушек свой Сизиф.
Милосердие — древний миф,
Сказка детская для лохов.
Это просто не повезло,
Сели дети не в тот вагон —
Это страшный дурацкий сон,
Где добро победило зло —
И как хочешь, так понимай.
Так живи теперь и молчи,
Оборачивайся, стучи —
Пробивай свой билетик в рай.
Воин правды, игрок в слова,
Запрещённые до поры,
Но наточены топоры,
И опущена голова.
Зверь войны пожирает свет,
И сгущаются мрак и мгла.
О, я делала, что могла,
Видит бог, которого нет.
Однажды во дворе дома Вероники попытался укрыться молодой человек, рассказавший о себе удивительную историю. «Меня зовут Хуан Хосе, мой отец король Испании Филипп IV, а мать – актриса Мария Кальдерон, его любовница. Отец хотел объявить меня наследником престола, ведь все знают, что принц Карл болен от рождения и слаб умом. Разумеется, мне грозила огромная опасность, но я уехал в Германию и спасся. Не всем королевским наследникам в Германии так везло, как мне!».
Ты был королевским наследником
Ты был королевским наследником,
сбежавшим из страны во время военного переворота,
ты жил в анархической коммуне за гаражами,
зарабатывал на жизнь, играя в подземных переходах,
ты никогда не вспоминал о благородном происхождении,
ведь у принцев не бывает наколок, ирокезов и травы,
твоей свободой с ранних лет была улица,
и ты отдал ей жизнь.
Она приехала откуда-то с севера, вроде бы, из Гамбурга,
Бродила одиноко по городу в поисках выпивки,
Говорят, пробовала колоться, но удалось соскочить,
Некоторые парни пытались её напоить, чтобы переспать
Но она была не робкого десятка,
Однажды врезала какому-то турку так, что сломала челюсть,
Пару раз курила траву с панками на гаражах,
и вот вы встретились.
Она вошла как никто в твою жизнь,
ты жил ею, но не мог жить, как она:
твои желания выходили из рамок возможного,
А куда ты денешься, ты — королевский наследник.
Вы вместе делали бутылки с зажигательной смесью,
Ты подавала ему патроны, когда он отстреливался от полиции.
Последнюю пулю он оставил для себя,
Поступив с тобой так, как делают короли и те, кто их свергают.
Она искала в тебе то, что не могла найти в себе,
она искала желание борьбы за справедливость,
и когда бело-зелёная лента оградила место твоей смерти,
она поняла, что этой ловушки хватит и на двоих.
Ранним утром люди нашли её недалеко от гаражей —
ее изнасиловали и убили скинхеды из Гельзенкирхена,
Мёртвые губы, казалось, ещё шептали последний призыв,
Последнюю радость, которую поймут лишь влюблённые и психи:
«Ты был королевским наследником!»
«И ты будешь сражаться за власть?», — спросила его Вероника.
«Нет, ведь я же незаконнорождённый сын. Я даже не аристократ. Я всего лишь бродяга-музыкант, флейтист, поющий людям о Христе. Что я сделаю с этим городом, на который надвигается чума? Я пришёл за тем, чтобы спасти хотя бы детей. А старики будут и дальше сражаться друг с другом за власть».
Хунта
Свинья обезвреживает свинью,
следит за козой коза,
Иду себе мимо и не смотрю —
На это смотреть нельзя.
Мой город окутан свинцовой мглой,
не пропускающей свет:
Здесь раньше был каждый второй живой,
но больше живых здесь нет.
Наш дряхлый диктатор совсем не спит —
а вдруг кто придёт во сне?
Я думал, он — вымирающий вид,
но, видимо, не совсем.
Ноябрь подёрнут скупой сединой,
Прощайте, шестнадцать лет!
Здесь раньше был юным каждый второй,
теперь молодых здесь нет.
Троллейбус ржавый лежит на боку,
и линию чертит мел,
Я тоже, как он, уже не могу,
что раньше легко б сумел.
Господь, дай мне сил пережить войну,
чтоб всё же увидеть дни,
Когда все, кто выжил, разом поймут,
что всё ещё впереди.
«То, что ты говоришь, очень странно и опасно. У нас в Испании повесили много людей и за менее смелые мысли. Сам знаешь, чуть что, Инквизиция где-то рядом».
«Это и есть причина того, что королевство в опасности, Вероника», — ответил Хуан Хосе.
Сей сомнения, брат
Сей сомнения, брат, в родном королевстве,
Ложь в этих людях воспитана с самого детства.
Лошади ходят по кругу, а души — тем паче,
Вырваться из-под узды — непростая задача.
Жаль, не спасает чужбины блистающий берег,
Счастья не будет тебе ни в одной из Америк.
Как же нелепо сложилась судьба пилигрима:
Целил в упор, но летишь сокрушительно мимо.
Сей сомнения, брат, в человеческой вере,
Ложный рай на Земле — небольшая потеря.
Социалист ворует, фашист убивает.
Думаешь, будет иначе? Нет, так не бывает.
Просто блага для одних, а прочим — могила.
В скорби утешит ангел золотокрылый.
Полнится дружбой народов расстрельная яма.
Если в сердце Христос, жить можно без храма.
Сей сомнения, брат, в домашнем уюте,
Слишком недолго родными кажутся люди.
Женщина стелет легко, ещё легче обманет —
Ярко горит, но не греет любовное пламя.
Мать и отец не поймут, только выскажут строго,
Дети уйдут равнодушно своею дорогой,
Так что готовься прожить свою жизнь в одиночку,
К счастью, по правилам в ней скоро ставится точка.
Сей сомнения, брат, в себе что есть силы,
Та, что затрахала, но никогда не любила,
Знает тебе лишь она настоящую цену.
Кровь оботри рукавом — и снова на сцену.
Ты же мечтал об этом с начала спектакля,
Цой с ножом в животе, обколотый Гамлет,
Ты рядом с ними карлик с повадками мыши…
Сей сомнения, брат — иначе не выжить.
В тот вечер Вероника обошла весь город и собрала всех детей, которых ещё можно было спасти. Она рассказывала им легенду, услышанную от отца о Детском крестовом походе, когда мальчик-пастух Этьен из Клуа призвал своих друзей без оружия, лишь с одним именем Божьим на устах освободить Иерусалим, чтобы зажить там праведной, свободной и мирной жизнью.
Стена
Старейшины города построили стену,
Стену отчуждения белого цвета,
Чтоб не бывать подлости и измене
На подконтрольном кусочке планеты.
А за стеной грохотала война,
Без всякого смысла, война для войны,
Стена отчуждения была высока,
И кто его знает, что с другой стороны.
Старейшины города создали газеты
И праздники патриотических песен,
Но только никто не кричит об этом,
Но только никто почему-то не весел.
Ради безопасности надо стрелять,
Ради безопасности надо давить
Больше умерщвления доступного зла
Ради освящённой кровью любви!
Старейшины города учли все риски,
Утвердили бюджеты любых новостей,
Никто из них не знал, что стреляет в близких,
Никто не думал, что теряет детей.
Но перед тем, как покинуть город,
Дети стали рисовать на стене
Белые березы, цветы и горы —
Последний привет своей проклятой стране.
Старейшины города не знали пощады,
Не делая между врагов исключений,
Какая-то девочка шептала «Не надо!»,
И в чёрных подвалах дрожали серые тени.
Старейшины города отстроили стену,
Стену отчуждения белого цвета…
Наутро под звуки флейты Хуана Хосе дети покинули город. Их путь лежал в Астурию, и дальше в Новый Свет. Мне рассказывали, что корабль Вероники благополучно достиг устья Ла-Платы. Сам Хуан Хосе, правда, остался в Европе. Возможно, он до сих пор ходит с флейтой по городам, спасая детей из умирающих королевств. Кстати, взгляните в окно, не идëт ли он сейчас по вашей улице?
Мне эту песню сочинять не хотелось
Мне эту песню сочинять не хотелось,
Но ангелы весело звали меня,
Дорога бежала, и в небе звенела
Какая-то звонкая очень струна.
Мы шли по деревням, неся людям чудо,
Играли, как дети, и пели о том,
Что гибели нет, и что радость повсюду,
И нечего больше скорбеть о былом.
У этих песен не было автора, как только их не крути,
И парень по имени Иисус подсказывал всем мотив.
Как тени исчезли девятнадцать столетий,
И как же так вышло, не знаю и сам,
Теперь мы бродяги европейских предместий,
Но песенки те же скользят по губам.
Весёлые танцы и многоголосье,
Гитары и флейты старинных времён,
Вот то, что гремело, вот то, что звало нас,
И вот оно счастье, и это не сон.
У этих песен не было автора, как только их не крути,
И парень по имени Джон Леннон подсказывал всем мотив.
У этих песен не было автора, как только их не крути,
И мальчик по имени Боб Дилан,
А может девочка Дженис Джоплин,
Или дедушка Элвис Пресли
подсказывал всем мотив.
Что же было с Мадридом дальше? Город продолжил жить. Уже никто и не помнит ни Веронику, ни Хуана Хосе, а о короле Филиппе и принце Карле в учебниках написано совсем другое. И только мы, крысы помним, как спастись от чумы. Вот поэтому-то я и прожил четыреста лет, чтобы рассказать тебе, человек, эту историю.
Салют
Не пропусти момент, когда все огни
Зажгутся над твоей головой,
Мы слишком долго размышляли в тени
С тобой.
Сегодня будет сумасшедший салют —
Творенье чудесных роз.
Довольно прятаться! Сегодня нас ждут
Всерьез!
Сегодня в нас уже не будут стрелять,
Солдаты уйдут на покой,
Сегодня нас уже не будут пугать
Тюрьмой!
Мы в феврале с тобой устроим апрель,
Назло всем календарям,
И если не откроют, вышибу дверь
Я сам!
Не пропусти момент, когда будет бунт,
Ведь завтра все будет не так,
Смотри на небо: этот странный салют —
Наш знак!
Вполне возможно, что нас тоже убьют,
Чтоб избежать проблем,
И всё равно у нас не украдут
Наш день!