Летом 1999 года я решил отправиться в Париж — город вечной мечты любого московского эстета-пролетария. Инициатором этой поездки был, впрочем, не я, а славящаяся своей авантюрностью Галка, впечатлённая тем, что до этого в Париж ездил автостопом её брат. Кроме Парижа Егор бывал ещё во множестве европейских городов. По преданию, в своих автостопных странствиях он возил несколько тяжеленных томов Достоевского, потому что их читала Юля, его жена. В то время мы смеялись над оригинальными отношениями этой пары — потому что были детьми и не представляли, что ради любимой женщины можно пойти на очень, очень многое.
Лично я психологически к поездке был готов крайне слабо. До этого я немало поездил по России, был в Верхневолжье и на Русском севере, но европейские реалии (особенно, дорожные), несмотря на симпатию к французской культуре, мне были неизвестны и не особенно интересны. Парижа я не знал, никогда не интересовался его историей и достопримечательностями и судил о нём только по упоминаниям в художественной литературе. В целом моё отношение к этой поездке было на уровне «как-нибудь да доберёмся». Огромная карта Европы на русском языке, которую я купил перед отъездом, скорее запутала, чем прояснила маршрут.
Прознав о Галкиных планах покорения Парижа, с нами увязался мой однокурсник и собутыльник Илья Шадура, умевший изображать из себя знатока в самых разных областях. На этот раз он пытался представить из себя специалиста по путешествиям в Европе, и поначалу его присутствие вселяло нам некоторую уверенность. Впрочем, когда Илья взял на себя оформление шенгенских виз, и сделал это невероятно коряво, стало ясно, что с попутчиком нам не повезло, но было поздно. Мы собрали рюкзаки и решили, что постараемся добраться в Париж к 14 июля — дню Бастилии и Илюхиному дню рождения.
Путешествие для нас началось с Белорусского вокзала, а точнее с поезда Москва — Брест. Даже первые впечатления, полученные от транзитного проезда по Беларуси, были уже очень яркими. Особенно меня поразили огромный блошиный рынок у вокзала в Барановичах, плохо одетые жители и пустые полки в магазинах. В России этого уже давно не было… В самом Бресте мы разговорились с местной старушкой, которая подробно объяснила нам порядок перехода границы. Доехать до Брестской крепости мы уже не успевали, и поэтому просто немного прогулялись по городу. Запомнились, как это часто бывает случайные вещи: огромная очередь у пивной палатки и дети, играющие на кладбище возле церкви.
Преодоление белорусско-польской границы оказалось совершенно анекдотичным. Сначала белорусские пограничники пытались обвинить нас в том, что у нас неправильно оформлены загранпаспорта. Мы отказывались давать подразумеваемую ими взятку и упорно настаивали на своей правоте. Илью заставили вытряхнуть содержимое рюкзака и прикопались к пакетику со стиральным порошком. «Героин!», — заявили пограничники, но Илья не растерялся и, высыпав щепотку на ладонь, предложил попробовать предполагаемый героин на вкус. В конечном счёте, нас всё-таки пропустили в электричку, обязав заплатить взятку (бутылку водки) на обратном пути.
Маршрут электрички пролегал всего лишь на несколько километров до ближайшей польской станции Тересполь. Буквально в следующее мгновение после отправления в поезде началась настоящая вакханалия: выяснилось, что все до единого пассажиры — контрабандисты, пытающиеся ввезти в Евросоюз водку и сигареты. Кто-то выпиливал лобзиком отверстие в крыше вагона. Тучная женщина-полька, обмотавшись чулками со спиртом, хлопнулась на колени и стала громко молиться. Многие пытались нам что-нибудь подложить в рюкзаки. Казалось, что эта массовая истерика никогда не кончится, но вдруг перед самым прибытием в Тересполь все пассажиры перебежали в соседний вагон. Не зная, что делать, мы застыли на месте с открытым ртом, и тут в дверь вошли польские пограничники. «Русские туристы? Значит, много водки не везёте!», — на чистом русском пошутил усатый полный офицер, — «Добро пожаловать в Польшу!».
Выйдя на станцию, мы обнаружили, что все вокруг говорят только по-русски. Посмирневшие контрабандисты помогли нам поменять рубли на злотые (единая европейская валюта в то время ещё не была введена в обращение ни в одной стране) и даже пожелали счастливого пути. Чуть не перепутав сначала класс вагона, мы сели на электричку до Варшавы, но имели слабое представление о том, что нам делать по приезду в польскую столицу. По счастью, попутчик, студент Варшавского университета Мариуш, подслушав наш разговор, предложил помощь. Благодаря ему нам удалось переночевать в общежитии Варшавского университета под видом участников какой-то международной студенческой конференции. Впрочем, эта халява не могла длиться долго, да и Мариуш довольно быстро с нами попрощался. Толком не увидев Варшавы, кроме огромного, запутанного и подземного железнодорожного вокзала, мы решили двигаться дальше.
Первая же попытка контакта с варшавянами закончилась длинной дружественной беседой: когда я покупал воду, пожилая женщина-полька стала с ностальгией вспоминать о жизни в социалистические времена и как они с мужем ездили отдыхать в Крым. Вообще, и тогда, и позже, отношение к нам со стороны поляков было очень хорошим — несмотря на то, что, как нам рассказывали, отношения между странами были довольно прохладными. Люди стремились нам помочь, интересовались нами, и мы чувствовали себя как дома.
Сев на поезд, через несколько часов мы добрались до Познани, чтобы там выйти на трассу. Правда, для начала надо было узнать, какой трамвай идёт к границе города. Встреченные познаньцы, в отличие от варшавян, не знали русского языка и ничем не могли нам помочь. Пришлось дойти до какой-то трамвайной остановки и снова мучить людей расспросами. Впрочем, скоро нам повезло. «Двуйка!», — убедительно ткнула пальцем в карту города какая-то женщина, и мы сразу всё поняли.
По дороге нам попался местный «Огруд ботаничны» (то есть, Ботанический сад). Конечно, ради любопытства мы посетили и его, но долго не гуляли — уже хотелось на трассу. Там же, в Познани мы раздобыли альбом для рисования и маркер, чтобы писать название города, куда нам надо, но в Польше эта тактика передвижения не пригодилась: автостоп здесь ничем не отличался от автостопа по России.
Граница с Германией не представляла большой сложности с точки зрения проверки документов (у дальнобоев их попросту не смотрели). Уже хорошо чувствовалось, что это Европа — и не только по немецкому языку. Первая же встреченная нами автозаправка «Schell» («шелльская», как её называли русские) переворачивала мои представления об автозаправках, ибо к бензину там прилагались ещё довольно большой магазин, очень хорошее недорогое кафе и маленькая гостиница. Буквально через несколько лет такие заправки стали нормой и в России, но тогда это приятно удивило. От польской границы до Берлина нас везли русские дальнобойщики из Ростова-на-Дону, которые угостили диковинным напитком «Ice Tea» (холодный чай). Этот продукт проник на нашу Родину из того, что мы видели в ту европейскую поездку, позже всего — примерно спустя десять лет. Ростовчане решили переночевать на соседней с границей автостоянке, с большой площадкой для грузовиков. Там мы зашли в магазин, купив еды и французского коньяка. Владельцами лавки были советские евреи, и поэтому все опять говорили по-русски.
Наутро после прощания с русскими водителями мы впервые услышали немецкую речь, а также оценили все прелести евро-автостопа. Привлекать внимание водителей плакатиком с надписью «PARIS» оказалось возможным только на заправке, любой выход на автобан или к его ограждению, как нам объяснили, легко мог закончиться приводом в полицию. С этой точки зрения даже бывшая ГДР сильно отличалась от Польши, показавшись нам очень развитой, но не вполне понятной и не всегда приветливой — что уж было говорить о более западных областях ФРГ. Простояв два часа, мы поменяли надпись на более близкий «DORTMUND», а ещё через час, наконец, застопили первую в Германии машину и обрадовались ей как дети. Водителем оказался русскоязычный поляк по имени Вальтер, работавший по контракту как раз в окрестностях Дортмунда и возвращавшийся с Мазурских озёр, где постоянно жила его семья. Очень проникнувшись общением с нами, он любезно пригласил нас переночевать. В итоге, в пределы города Вердоль мы выехали слегка за полночь. Это было как раз 14 июля — день, когда мы изначально планировали приехать в Париж. Оказалось, что Вальтер живёт один в огромном доме, и ему просто-напросто скучно одному. Впрочем, мы так устали, что почти сразу уснули. Наутро, Вальтер вручил нам целый мешок превосходного польского пива «Живец», чтобы мы могли отметить день Парижской коммуны и день рождения Ильи. После этого он привёз нас на удобную для старта автозаправку и, тепло попрощавшись, уехал.
После первой же бутылки пива нам расхотелось торопиться во Францию, тем более, что самую интересную дату мы уже прозевали. И тут нам впервые в Европе встретился автостопщик. Пиво и удивление настолько меня подкосили, что я мгновенно забыл английский язык.
— Илья, ну ты его хоть спроси, откуда он? — обратился я к Шадуре.
— Да ладно, мужики, расслабьтесь, я русский, — ответил парень.
Оказалось, что парень живёт в Латвии, и по паспорту его зовут Эдвардс Абрамовс. Это сочетание настолько нас позабавило, что впоследствии мы часто использовали его как журналистский псевдоним. Эдик ехал в Вену, чтобы применить по назначению небольшую сумму австрийских шиллингов. Других денег у него не было, и автостопщик уже начинал голодать. Впрочем, нам было, чем его угостить. Вскоре он уехал, а потом застопили машину и мы — до Саарбрюккена, самой границы с Францией.