Кроме групп из ДК МАИ и «Кегли Маугли» сильное потрясение у меня вызвали первые альбомы группы «Рада и Терновник», с которыми меня познакомил в начале 1995 года Скиф — «Графика» и «Печальные звуки». Особенно был хорош альбом «Графика» — я и сейчас уверен, что он один из лучших у группы. А поскольку Митя обычно слушал «Jethro Tull» и «King Crimson», Рада Анчевская была немедленно возведена нами примерно на такой же пьедестал.

Я очень отчётливо помню манифест Рады Анчевской (или тогда ещё Цапиной?), опубликованный несколько позже чуть ли не в «Московском комсомольце». Позволю себе процитировать сайт Russrock.Ru, восстановивший обстоятельства появления этого документа.

В ноябре Рада объявляет, что стиль, в котором играет группа, называется «psychodelic fatum» — психоделический рок-психоделическая судьба (Рок). Рада, Ребров, Анчевский создают некий манифест под названием «Psychodelic fatum» и объявляет о движении «Indievision». Целью движения становится «вернуть музыке ее изначальную магическую суть». Для этого инициативная троица пытается разыскать российские группы, играющие самобытную магическую музыку. В итоге, инициаторы знакомятся с массой хороших людей, но все они, к сожалению, не музыканты.

Ох, как мы хотели тогда присоединиться к Раде! Но никто из нас — и даже, наверное, Скиф — не считал, что «изначальная магическая суть» напрямую связана именно с психоделией. Лично для меня магия заключалась в контакте музыканта со слушателями или даже, скорее, человека с другими людьми — иными словами, в психологии творчества. Мы отчётливо понимали, что не подходим Раде именно по убеждениям. И всё-таки между нами и легендарной певицей существовала некая связь: на басу в «Терновнике» играл молчаливый бородач Боб, хорошо знакомый нам по «Кегли Маугли».

Вскоре выяснилось, что «Рада и Терновник», в отличие от «Jethro Tull» и «King Crimson», время от времени выступает по Москве с концертами, но денег у нас не было, а напрашиваться бесплатно, как делали другие хиппи, нам было неудобно. Всё решил случай. В то время мы тусовались с вокалисткой группы «Дар Крыльев» Галей Левиной по прозвищу Кама, которая пару раз играла на разогреве у «Рады и Терновника» в кинотеатре «Перекоп». Попасть бесплатно на «Дар Крыльев» труда не составляло, а не воспользоваться этим было глупо. Спасибо Гале! Так я в первый раз оказался на концерте Рады.

Сказать, что это был полный улёт — это ничего не сказать. Думаю, что ни одна команда нас в тот вечер не завела бы нас так, как это сделала «Рада и Терновник». После концерта мы с Галей и Аннушкой рванули на сцену к Раде дарить фенечки, потому что не выразить свой восторг мы не могли, а больше у нас ничего не было. «На фиг ей наши фенечки? Но пусть будут, это важнее для нас самих!», — думал я. В жизни Рада оказалась очень улыбчивой и милой — гораздо веселее, чем её песни. Она приняла подарок, а мы, чтобы успокоиться, ещё полночи гуляли вдоль железнодорожных путей на станции Каланчёвская и разговаривали о всякой всячине. Помню, как Аннушка вдруг горячо и искренне сказала: «Я люблю, как пахнут шпалы», и я тогда подумал, что тоже, наверное, люблю, как пахнут шпалы, потому что для меня они означают дорогу и свободу… И до сих пор, оказываясь на вокзалах, я вспоминаю её слова.

В то время мои сутки были полностью заполнены звуками. Я постоянно слушал музыку на кассетах и ещё больше сам играл на гитаре. Вместить в это маниакальное погружение ещё и концерты было сложно, и вскоре я окончательно перестал на них ходить. В двухтысячных годах я, правда, несколько раз всё-таки пересекался с Радой, а в 2008 или в 2009 году впервые сыграл с ней в рамках одного и того же фестиваля в клубе «АртЭрия». Когда Анчевская подошла к лотку с нашим журналом «Контрабанда», я вспомнил её улыбку в кинотеатре «Перекоп» и порадовался тому, что рок-героиня моего детства по-прежнему чертовски хорошо выглядит. Её новыми музыкальными работами в то время я уже почти не интересовался — отвлекали другие заботы — но «Графику» всё-таки время от времени переслушивал. Позже я пересёкся с ней ещё и как музыкальный журналист: в декабре 2011 года Рада пригласила меня на концерт, посвящённый двадцатилетию группы.

Нечего и говорить, каким интересным экспериментом было для меня сравнение ощущений от группы образца 1996 и 2011 годов. Впрочем, мне хватило уже несколько первых нескольких тактов, чтобы понять, насколько всё стало иначе — завершённей, современней, органичней — и ближе мне, чем тогда. Первый десяток песен пролетел на одном дыхании. Дальше последовал приятный сюрприз, три композиции из «Графики» — «Аристократы окраин», «Белое танго душевнобольных», «Не уходи» (ну и плюс «Смоква», исполненная под акустическую гитару в начале концерта). И снова новые для меня песни, каждая из которых казалась законченной, лаконичной и очень тщательно проработанной.

В музыке «Рады и Терновника» 2011 года было в избытке того, чего ей не хватало пятнадцатью годами прежде — чёткости. Тогда голос Рады в сочетании с психоделической музыкой вводил в транс, но недолгий период хипповского ренессанса закончился, и вместе с новыми временами пришла другая музыкальная эстетика. Плавающий рифф, повторяющийся в течение десятка минут, сменился ревущей гитарой и тяжёлым пульсом ритм-секции. Разница между тем, что было, и тем, что стало, напомнила мне разницу между «Grateful Dead» и «Joy Division» — и там, и там, вроде бы, музыка вводит в транс, но насколько разный контекст!

Меньше всего, пожалуй, поменялась сама Рада. Те же вокальные путешествия из октавы в октаву, те же меланхоличные танцы у микрофона. Разве что улыбалась на сцене она теперь чаще — почти так же часто, как в жизни. Но в словах и музыке её песен не было «позитива», в них жила радость иного порядка — от ритма, и шаманский бубен в её руках был не случайным предметом. Голос Рады казался похожим на погребальный плач: «Наши души летят над костром погребальным» («Белое танго»). Как тут было не вспомнить, что «радуница» — это славянский языческий праздник поминовения усопших, в православной традиции слившийся с Пасхой. И всё-таки, слушая Раду, я не чувствовал в ней этнокультурного нерва — из ближайших ассоциаций, всплывала, скорее, объятая ужасом перед замкнутым пространством комнаты-склепа Сьюзи Сью. «We live in the happy house…» («Happy House») — «Сейчас я пытаюсь понять, это морг или больница, но если больница, то зачем причиняют боль» («Не уходи»).

Тексты Рады были слишком ассоциативны, чтобы их можно было однозначно толковать. «Многие говорят, что у нас все песни печальные, но я категорически против. Я могу объявлять, какие песни печальные, какие нет; эта, например, — печальная!», — заявила она на концерте. Действительно, многие её песни казались, скорее, созерцательными — это были песни-видения, песни-состояния, да и позы, в которых то и дело замирала Рада, словно повторяли танцующих индийских богов. Это были психологичные, непростые песни, в которых каждый парадокс не только создавал раздвигающий рамки смысла контекст, но и ломал слушательские стереотипы. Кстати, на последних трёх песнях Рада трижды убегала в гримёрку переодеваться, представая перед публикой в совершенно разных имиджах — то в чёрном платье, то в белом (видимо, оно должно было символизировать белую птицу, но мне упорно лез в голову драйвовый хит Пи Джи Харви «Dress»).

Перед началом концерта первый директор группы, известный журналист Сергей Гурьев сказал, что он любит команды, которые «слушать нужно и можно, но которые никогда не будут иметь успеха» и то, что «Рада и Терновник» — это «квинтэссенция музыки, на которую не ходят стада, но приходят отдельные люди». Ну, насчёт отсутствия успеха не соглашусь — я встречал поклонников Рады от Калининграда до Владивостока. Собственно, именно группа «Рада и Терновник» стала для сотен и тысяч меломанов символом той эпохи, которую я расцениваю как свою. Так же, как стали такими символами Ольга Арефьева, Сергей Калугин, Юрий Наумов, Олег Медведев, Веня Дркин, Александр Непомнящий, Михаил Щербаков.

После концерта Рады в «Шестнадцати тоннах» Наташа Караковская сделала фоторепортаж, а я написал статью, назвав её в память о концерте в «Перекопе» «Фенечка для Анчевской». Раде понравилась статья, и, когда 22 января 2012 года мы собрались провести первый фестиваль журнала «Контрабанда», она дала согласие выступить одной из первых. Там, на фестивале, мы наконец-то нормально познакомились с ней и с её мужем, и после этого стали общаться. К несчастью, Володя повредил руку и не мог играть на гитаре, зато он немного помог со звуком. Рада играла и пела под акустическую гитару. Натальины фотографии она отметила отдельно перед началом своего выступления:

— Я знакома с «Контрабандой» не так давно, но меня покорили фотографии с нашего концерта, на которых я краше, чем есть. Женщина знает, как сделать приятно женщине! Теперь «Контрабанда» — мой любимый журнал.

«Происшествие» выступало сразу после Рады, причём уже в начале концерта я порвал первую струну на гитаре, а ближе к середине выступления обнаружил, что простудил горло, и пение даётся мне с трудом. Мне показалось, что Раде и Володе понравились наши песни — по крайне мере, мы удостоились их улыбок. Ну а с Гурьевым, также присутствовавшим в зале, я потом вообще стал много общаться.

Моё сотрудничество с Радой продлилось до марта 2013 года, когда она приняла участие в выпущенном мной диске «Андеграунд: современная история» и в фестивале «Противофаза», где мы вторично выступили на одной сцене. И хотя сейчас мы с Радой общаемся редко, я продолжаю следить за её делами.