С началом школьных занятий стало понятно, что для меня и моих друзей они окончательно стали необременительной формальностью. Я по-прежнему ежедневно общался с Сашей Мироновым и Надей Волкович, с которой прогуливал уроки и, в зависимости от ситуации, шёл в садик у Кузьминского дома пионеров, чтобы петь песни (как правило, Башлачёва) и пить пиво, или в гости к арбатскому тусовщику Артёму Еремееву по прозвищу Ласточка. Артём любил музыку шестидесятых, пил чай с бергамотом и снабжал нас разнообразной литературой, из которой я лучше всего запомнил братьев Стругацких. После чаепития у Артёма мы ехали на Арбат, и тусовочная жизнь продолжалась, на первый взгляд, по-старому.

Вскоре у нас с Аннушкой наступили осенние каникулы, а Мишка, как обычно в то время, ничем особенным не занимался. Каждый вечер мы встречались на Арбате, правдами и неправдами находили денег на литровую бутылку розового вина «Гроно» (стоило оно в «Смоленском» 3 105 рублей) и распивали упомянутый напиток в «бубличном» или «аптечном» парадняке — то есть в подъездах у магазина «Бублики» и у аптеки соответственно. «Герой романа о неформальных объединениях» — так я расшифровывал название вина. Когда душа уже не хотела алкоголя, Аннушка ногтём отмечала на этикетке «план» — кто докуда должен допить, и вина хватало до самой ночи. Мы пели песни, строили планы и вообще много мечтали, пока в последний день каникул я не привез новую песню под названием «Юродивый» — глобальное фолк-рок-произведение в четырёх частях.

Мы прикинули на листе из моего школьного дневника, какие песни будем играть, и решили приступать к делу. Разучив десятка два песен, в которых я теперь играл на гитаре, а Миша на басу, мы увековечили их на магнитофонной кассете. Коробку от неё я украсил изображением тарантула, перерисованного из школьного учебника биологии, и Гусман прозвал эти репетиционные треки «тараканьей записью». Панк-рока и рок-н-ролла на кассете было более, чем в избытке.

Что из первых наших песен выдержало проверку временем? Совсем немногое — кроме песен «Десять», «Поля Арагона» и «Бессмысленный мир», заново записанных в 2013 году, да «Домой, в другие времена», «Камень на камушке» и «Моей революции», я ничего не могу вспомнить. Скорее, были идеи, и их мне хватило ещё надолго. Уже в начале следующего года я стал писать намного лучше. Вряд ли это произошло бы без репетиций той осени, когда у «Происшествия» сложился свой собственный взгляд на вещи.

Осенний Арбат отличался от летнего как по настроению, так и по составу. Особенно сильно поменялся контингент иногородних тусовщиков. Летом это были, как правило, ребята, выбравшиеся из своих городов (иногда отдалённых) с целью посмотреть мир, а потом вернуться обратно. Иногда среди них попадались достаточно экзотичные гости столицы — как, например, застрявший в Москве болгарин Сафроний или студенты-архитекторы из Стамбула, брат и сестра Денис и Дамла Сезер (Денис внешне был неотличим от Джона Леннона образца 1975 года). Осенью иногородние тусовщики либо уезжали, либо становились студентами, живущими в общежитиях, либо бомжами, пытающимися хоть как-то скоротать зиму. Особенно запомнились кемеровец Солдат (он находился в бегах от армии) и выходец из Ташкента Дмитрий Лысков по прозвищу Лорд — студент Бауманского университета, делавший тогда первые шаги в сочинительстве песен.

Были, правда, и маловменяемые товарищи. Особенно в этом плане проявил себя юноша по прозвищу Вий, сбежавший от родителей и бомжевавший в Москве. Если речь заходила о его настоящем имени, он называл себя Виктор Северянин, но на самом деле у него просто была какая-то неблагозвучная фамилия, которой он стеснялся. У парня были проблемы с наркотиками, и в неадекватном состоянии он был способен на многое (помню, как в 1995 году он самозабвенно разбивал головой телефон-автомат на Арбате). Навязчивость Вия вошла в поговорку. Когда на Арбат приносили гитару, Вию давать её было нельзя. В этом случае невольные слушатели были обречены на долгие мучения, слушая однотипное занудство на славянско-языческие темы, списанное с группы «Калинов мост». Вий, словно таракан, умудрялся проникать на все сцены, на все вписки. Он терял чужие вещи, разносил педикулёз, пилил вены в чужих ванных. Его боялись как огня и убегали подальше, заслышав о приближении. Правда, его нелепая смерть, наступившая летом 1997 года, вызывала сочувствие. Был даже запущен романтический слух, будто он бросился в Чёрное море за туфелькой, соскользнувшей с ноги его спутницы. Но на самом деле всё было намного банальнее. Хипповский лагерь в Симеизе частенько питался выловленными в море мидиями. Именно за ними Вий и полез в шторм, находясь, как обычно, под действием амфетамина.

Тут же, наверное, стоит рассказать о Нурвен, едва ли не самой младшей на тот момент участнице тусовки (кажется, ей было пятнадцать). Девочка отличалась непокорным нравом, склонностью к агрессии и писала примерно такие же боевые песни, как и Лихачёв, но с очень сильным налётом толкиенизма (да и прозвище её расшифровалось как «грустная дева» — в переводе с «эльфийского»). Обстоятельства сложились так, что мы с Нурвен с первого взгляда друг друга возненавидели, и любое наше взаимодействие приводило к ругани, едва не доходящей до драки. Когда нас разнимали, Нурвен, как правило, выруливала погулять по карнизам, чтобы продемонстрировать окружающим всю меру своей независимости и отваги.

Однажды мы случайно столкнулись на каком-то дне рождения, где конфликт дошёл до такой стадии, что нас решили помирить насильно. С этой целью нас вдвоём заперли на кухне, закрыв окно и дав задание сварить макароны (ибо, как говорил кот Матроскин, «совместный труд объединяет»). Я честно поставил на плиту кастрюлю с водой, Нурвен с презрительным видом уселась рядом на подоконник. Мы закурили.

Через некоторое время кастрюля заинтересовала девушку, и Нюра подошла поближе, случайно уронив пепел в воду. Я флегматично размешал содержимое кастрюли половником, и мы продолжили ждать, когда закипит вода. Вскоре совершенно случайно я уронил в кастрюлю недокуренную сигарету, но воду мы решили не менять уже из принципа. Минут через десять на кухню зашёл кто-то из гостей (мы и не заметили, как нас отперли) и, общаясь с нами, на автомате сбросил пепел со своей сигареты в кастрюлю. Мы с Нюрой только улыбнулись. Когда вода наконец закипела, мы решили забросить в кипяток макароны, но тут выяснилось, что у хозяина они имеются в формате примерно пяти-шести пачек, в каждой из которых содержится лишь горсть разнокалиберного продукта. Мы бесстрашно свалили всё это в кастрюлю и стали ждать, когда макароны приобретут хоть какие-то съедобные качества. В поисках заправки я залез в холодильник, где была лишь одна банка — трёхлитровая, с чем-то красным. Это оказалась аджика. Отправив в сваренные макароны примерно четверть банки, я посчитал задачу выполненной. Впрочем, волноваться было не о чем: голодные хиппи моментально умяли содержимое кастрюли.

С того дня мы с Нурвен подружились и даже пытались вместе играть, что привело к появлению недолговечного электрического проекта, названного «М.Д.П.». Потом Нюра, в промежутках между рождением и воспитанием многочисленных детей, стала выступать в акустике, а к 2015 году перешла на клавиши и собрала готическую рок-группу «Демоны Анны».

Говоря об Арбате осени 1994 года, хочу вспомнить ещё один случай. Однажды на тусовку в парадняк пришёл молодой парень по имени Паша, запомнившийся тем, что мы всей тусовкой пытались придумать ему прозвище. Это был не наш день: не получалось ровным счётом ничего. Я сидел у окна и, прижавшись лбом к стеклу, выискивал на улице хоть какие-то достойные внимания объекты.

— Ясень… — неуверенно пробормотал я.
— Это не ясень, — удивился Солдат, смотревший в ту же сторону.
— Ну не дубом же назвать парня, — ответил я; на этом и порешили.

Мы просиживали в подъездах вечер за вечером, пока не обнаглели настолько, что решили собрать в аптечном парадняке так называемый Первый Арбатский подъездный сейшен. Слушатели, как обычно, расселись на ступеньках, музыканты играли, прислонившись к подоконнику. Там же я примостил магнитофон, на который записывалось всё происходящее.

Народ играл, в основном, тот же, что обычно — без особо выраженного регламента. Дали гитару и Вию, а потом, как обычно, долго не могли отобрать. Под конец мероприятия пришёл музыкант по имени Сергей Маленький — мы общались до этого несколько раз. Добрый и талантливый человек, он имел проблемы с наркотиками. Судьбу его впоследствии немного прояснила Ольга Агапова:

А про Серёжу Маленького я давным-давно слыхала, что он обхайрался (эх, чудесный был хайр, жаль!) и пошёл служить в милицию. Точнее, это он сам мне сказал, когда я как-то позвонила ему где-то в 1997 году или чуть позже. И было это похоже не на наркобред, а на самую обычную правду.

Запомнился припев одной из Серёжиных песен:

Тот, кто сегодня любит тебя,
Ляжет завтра у твоих ног,
А пока я вхожу в твой дом,
Не снимая сапог.

Закончился сейшен крайне неожиданно, но зато незабываемо: из квартиры сверху внезапно вылетел пьяный мужик с топором, грозя немедленной расправой. Люди бросились из подъезда на улицу, и только я копался некоторое время, убирая магнитофон. Запись, несмотря ни на что, получилась очень качественная, но, к сожалению, была позднее утеряна.

Кстати, впоследствии с этим мужиком мы помирились и даже вместе сидели на лестнице. Звали его Вася, и в молодости он очень любил «Beatles»…

Кому-то может показаться, что кроме нашей подростковой тусовки меня тогда ничего не интересовало, но это не так: среди нас были люди разного возраста, да и вообще Арбат был демократичен. Как-то мы с Лихачёвым во время проливного дождя оказались с гитарой в арке, где уже тусовались вышедший из тюрьмы зэк, старик-саксофонист и две пьяные девицы в «цивильных» летних платьях. В этой компании мы провели часа полтора, и это была скорее типичная, чем нетипичная ситуация.