К марту 1993 года мой музыкальный мир был всё ещё заполнен «The Beatles», но скудость окружающей культуры и любознательность заставляли меня находиться в постоянном поиске. К счастью, благодаря магазину «Досуг» на Зеленодольской улице к уже известным мне «Beatles» и «Pink Floyd» в мою фонотеку добавились «Rolling Stones», «Creedence Clearwater Revival», Дэвид Боуи, ранний Элтон Джон и буквально ошарашившие меня «The Doors». Русскоязычная музыка меня тогда совершенно не интересовала, хотя, судя по появлению пародийной песни под названием «Пока горит бензин», творчество Андрея Макаревича мне всё-таки было известно (припоминаю у Феоктистова кассету, выпущенную «Мелодией» под названием «В добрый час»).
Главным делом для меня оставалось написание новых песен, и прогресс в их исполнении был весьма ощутимым — особенно к началу 1993 года. Теперь я уже мог аккомпанировать себе на гитаре и, в случае необходимости, изображать из себя автора-исполнителя. Кроме того, у меня более-менее окреп голос, и теперь, когда я пел серьёзные песни, в этом иногда проскальзывало что-то взрослое. Самая удачная песня того времени, написанная в апреле 1993 года, обыгрывала социально-политические темы и носила вполне подходящее название — «Времена изменились». Несмотря на незрелый пафос и тривиальную последовательность аккордов, в этой вещи уже чувствовалось, что моё художественное мышление подошло к новой качественной планке.
То, что у меня появился крохотный круг общения, не решало проблемы одиночества. Мы с Виталием ничего не знали ни о «рокабиллах», ни о хиппи, ни о русском роке и, конечно, выглядели бы наивно даже среди условных «своих». Одноклассники обходили нас стороной: наша маниакальность была слишком явной и анахроничной. «The Beatles» победили в моей стране слишком поздно: время их ушло, и развал закостенелого советского режима ничего мне не дал.
Иногда мне казалось, что мы никогда не вырвемся из этой пустоты. Всё окружающее было мелким и никчёмным. Сохранилось Лёнино письмо от 19 июля 1992 года, которое он мне написал из Тархан, родины Лермонтова: «Привет! Хочу тебя обрадовать — летом я в Москве. Смотри не застрелись из-за N. (шутка). Ну, всё, писать больше не о чем. Как приеду, позвоню. Твой друг Л. Ваккер». В другом письме Лёня призывал обворовать колхозное поле гороха и купить на эти деньги музыкальную аппаратуру…
Незадолго до первых репетиций в 1992 году у меня проснулась любовь к англо-американской традиционной песне, которую я слышал в исполнении друга и одноклассника моего отца — Володи Волкова. Это направление было совершенно независимым и самостоятельным относительно рок-музыки и, вяло взаимодействуя с ним, долгое время существовало обособленно, практически не меняясь со времени своего появления. Состояло оно из религиозных песнопений, народных песен, «песен протеста» 60-70 годов и просто ставших популярными песен под гитару. По сути, это была англо-американская модификация КСП. В то время я и не подозревал, что такие ребята как Ральф Мактелл и Билли Брэгг реально пели эти песни на улицах Европы, в переходах метро и что любой, даже я, мог стать одним из них.
Сборник песен «Rise Up Singin’» (что-то вроде «Запевай!»), составителем которого был патриарх американского фолка Пит Сигер, я переписал от руки. Исходной моей целью было извлечение из книги текстов уже известных мне в то время Боба Дилана и Пола Саймона, но, заинтересовавшись, я стал копать глубже и вскоре обнаружил целый пласт крайне мало известного в России материала. К слову сказать, композиция «Rock Island Line», известная, может быть, лишь среди историков музыки или любителей рокабилли, была подхвачена мной именно оттуда. Но самой красивой и интригующей песней была «Five Hundred Miles», принадлежащая перу Хэди Вест и исполняемая мной в адаптации Володи Волкова.
Приобщение к незнакомой музыкальной традиции вызвало новую тягу к подражаниям, и я написал несколько песен на английском языке, а также придумал название для группы — «Missing messengers» («Пропавшие посланцы» — типа, пошли за водкой и не вернулись). Однажды, примерно в 2005 году, мы даже сыграли под таким названием с Володей Волковым, но вообще моё англоязычное творчество, по-видимому, обречено на прозябание — из-за практической неприменимости и недостаточного знания языка. Почти все песни, когда-либо написанные по-английски, я успешно переписал по-русски.
Однажды возникшая любовь к этой песенной культуре сохранилась у меня на всю жизнь и заставила перевести некоторые из них на русский язык. Думаю, мой английский стал гораздо лучше благодаря именно традиционной песне, а не «The Beatles», где я отрывался от реальности настолько, что воспринимал в лучшем случае лишь названия песен — да и то как магические заклинания. Позднее я переводил и другие тексты — например, стихи американского поэта Чарлза Буковски. И в поэзии, и в песнях интересовало меня одно и то же — возможность сыграть в автора и попытаться за него найти самое лучшее словесное исполнение на моём родном языке.
Гораздо позже, в 2004 году, я уже умел и серьёзно перевоплощаться и, в случае необходимости, оборачивать идею песни в шутку. Например, куплет из классического блюза Мадди Уотерса «Baby, please don’t go back to New Orleans, oh I love you so — baby, please don’t go» я сопровождал жалобными воплями:
О, бэби! Не оставляй меня!
Не уезжай от меня к родителям в Нижний Новгород!
Я сниму новую квартиру! Я найду новую работу!
На целых четыреста пятьдесят долларов!
Только не уезжай, пожалуйста, не уезжай от меня
К своим родителям в Нижний Новгород!
Don’t leave me, babe!
Never go back to the Nizhny Novgorod city!
В 2003-2004 годах я перевёл — или, точнее, адаптировал — три англоязычных песни: «Источник несчастий» («Heart-headed woman») Элвиса Пресли, уже упомянутую «Baby, please don’t go» и «Suzy Q» (эта композиция получила известность в исполнении «Rolling Stones» и «Creedence Clearwater Revival»). В 2009-2010 годах на меня снизошло потрясающее откровение: за год я перевёл ещё примерно тридцать песен различных исполнителей, каждую из которых можно было сыграть под гитару. Лучше всех получились переводы «America» (Пол Саймон), «For no one» и «A day in the life» («Beatles»), «Tom’s diner» (Сюзанна Вега), «Dress» (Полли Джин Харви), «Too old to rock-n-roll, too young to die» («Jethro Tull») и другие песни. Я продолжаю переводить и сейчас, так что не исключено, что дело идёт к новому альбому, где я спою американские, английские, канадские и ирландские песни по-русски. Кроме того, я подумываю о книге под названием «История песен», где эти переводы будут сопровождаться небольшими статьями о том, где, кем и при каких обстоятельствах были сочинены эти песни, и как их история передана в русском переводе.
Вскоре я подружился с сыном Володи Волкова — Тимофеем, моим ровесником. В течение долгого времени мы с ним обнаруживали удивительное родство музыкальных вкусов (особенно в сфере панк-рока и хард-кора). Тимофей тусовался со своими одноклассниками в школе (которая, вероятно, была какой-то особенной, раз им нравилась), пил пиво, обсуждал какие-то творческие проекты. Однажды, благодаря широкой агитации, Тимофей умудрился добиться того, что композиция панк-группы «Adverts» «Gary Gilmour`s Eyes», повествующая о трансплантации донорских глаз, которые принадлежали казнённому на электрическом стуле убийце, заняла первое место в школьном хит-параде.
Понятное дело, в начале 1993 года среди засилья попсы о такой свободе мысли я и думать не мог. Идеи, излагаемые мной в песнях, как правило, ограничивались разочарованием в устройстве мира или насмешкой над ним; больше писать было не о чем, и даже теме несчастной любви в моих песнях не находилось места. Тем грандиознее и неожиданней было настигшее меня в конце февраля 1993 года известие о том, что я еду в Великобританию — в рамках программы международного обмена.
Эта поездка казалась похожей на чудо. Помнится, в тот день, когда мне сообщили, что я попал в число избранных, в школе произошла утечка пропана, и всех отпустили домой пораньше. Несмотря на запах гнилых баклажанов, разносящийся по району, мы с Виталием не стали удаляться от школы и, расхаживая по краю заснеженного футбольного поля, долго мечтали о моих лондонских перспективах. Помню, я зло шутил: «Чувствуешь, школа пропахла дерьмом, приблизив свой внешний образ к внутреннему содержанию?»
Пределом желаний для нас была покупка хорошей гитары (неудивительно, ведь все ездили тогда за границу только за вещами). Но вид грязных Кузьминок никак не давал поверить, что всё это может стать реальностью, и мы не очень-то верили моему счастью, боясь, что ничего из задуманного не осуществится. Более реальной идеей мне казалось найти какие-нибудь редкие записи, и, приехав домой, я тут же стал составлять привычный wish-лист.
Это был редкий случай, когда почти все загаданные желания сбылись — разве что, в ту поездку я не купил себе хорошей гитары, а Виталий уже много лет живёт во Франции, где, наверное, может исполнить свои детские желания, связанные с музыкой — если они, конечно, до сих пор для него актуальны. После тех мечтаний на школьном стадионе мы играли вместе буквально несколько раз (и то спонтанно, по случаю), и никаких общих мечтаний в нашей жизни уже не было. Поездка в Лондон стала (да иначе, наверное, и быть не могло) моим личным опытом.